Где-то вдалеке пробили часы. Ровно два ночи.
Шаги затихли в нескольких метрах от кресла Торвальдсена.
— Сработали датчики, — произнес из темноты голос домоправителя.
Долгие годы Джеспер искренне (Хенрик знал это) разделял с семьей Торвальдсенов и горе, и радости.
— Где? — спросил он.
— В юго-восточном квадранте, на побережье. Двое. Направляются сюда.
— Тебе не нужно ввязываться, — сказал ему Торвальдсен.
— Пора подготовиться к встрече.
Хенрик улыбнулся. Хорошо, что старый друг его не видит. Последние два года он боролся с приступами горя и апатии. Придумывал себе задания, занимался благотворительностью, чтобы хоть на время забыть о своих вечных спутницах: боли, муке, печали.
— Что там с Сэмом? — поинтересовался Торвальдсен.
— Не знаю. После того звонка на связь он больше не выходил. Зато два раза звонил Малоун. Согласно вашему распоряжению, я не ответил.
Значит, Малоун выполнил то, что требовалось.
Эту ловушку он расставлял с величайшей осторожностью. Теперь, с той же осторожностью, следовало ее захлопнуть.
Торвальдсен потянулся к винтовке.
— Пора принимать дорогих гостей.
ГЛАВА 8
Элиза подалась вперед. Надо обязательно заинтересовать Роберта Мастроянни.
— С тысяча шестьсот восемьдесят девятого года по тысяча восемьсот пятнадцатый Англия воевала в общей сложности шестьдесят три года. Грубо говоря, год воевала, другой готовилась к новым битвам. Представляете, в какую сумму это обходилось? Обычное дело для того времени, войны шли по всей Европе.
— И многие, как вы утверждаете, на войне наживались? — уточнил итальянец.
— Безусловно. Победа значения не имела, — усмехнулась Ларок. — Государственные долги росли, финансисты получали все больше привилегий. То же самое сейчас в фармацевтических компаниях, которые лечат не сами болезни, а их симптомы. Словом, тянут из пациентов деньги.
Мастроянни съел последний кусочек десерта.
— У меня акции трех фармацевтических концернов.
— Ну, тогда вы понимаете, что я говорю правду.
Она твердо, сверху вниз, посмотрела ему в глаза. Он ответил таким же твердым взглядом, но потом, видимо, решил в поединок не ввязываться.
— Чудесный десерт, — заметил итальянец. — Я и вправду обожаю сладости.
— У меня есть еще. — Элиза вкрадчиво улыбнулась.
— Вы пытаетесь меня подкупить!
— Я хочу, чтобы вы приняли участие в нашем деле.
— Почему? — невозмутимо осведомился Мастроянни.
— Мужчины вроде вас — редкость. И тем ценнее. Вы богаты, могущественны, влиятельны. Умны. Склонны к новаторству. Вам наверняка тоже надоело делиться плодами своих трудов с жадными, бесталанными чиновниками у власти.
— Элиза, так что намечается? Откройте же наконец свою страшную тайну!
Она задумалась. Нет, карты показывать еще рано.
— Я расскажу вам кое-что о Наполеоне. Там и будет ответ на ваш вопрос. Вы многое знаете об императоре?
— Знаю, что он был коротышкой. Носил смешную шляпу. Всегда засовывал руку под мундир.
— Вам известно, что ни об одной исторической личности не написано столько книг, сколько о Наполеоне? — спросила Элиза. — Разве только об Иисусе Христе.
— Вот уж никогда не думал, что вы так сведущи в истории!
— Вот уж никогда не думала, что вы так упрямы.
С Мастроянни они общались несколько лет — не дружески, скорее как деловые партнеры. Итальянец владел крупнейшим в мире алюминиевым заводом, серьезно занимался автомобилестроением, авиаремонтом и, как он сам упомянул, фармацевтическим бизнесом.
— Мне надоело хождение вокруг да около. — Итальянец устало вздохнул. — Вы чего-то хотите, а чего именно, объяснить не желаете.
— Мне нравится одна фраза у Флобера, — пропустив его слова мимо ушей, сказала Элиза. — История — это пророчество, обращенное к прошлому.
Мастроянни засмеялся.
— Типично французский взгляд. Меня всегда раздражала манера французов забираться в дебри прошлого, чтобы разобраться с проблемами. Можно подумать, решение кроется в былых победах!
— Корсиканскую часть моей души это тоже раздражает, — согласилась Ларок. — Хотя иногда прошлое бывает поучительным.
— Хорошо, Элиза, рассказывайте о вашем Наполеоне, — снисходительно обронил Мастроянни.
Терпела она это лишь потому, что нахальный итальянец идеально вписывался в команду. Нельзя из-за глупой гордости срывать тщательно разработанный план.
— Он создал империю, сравнимую разве что с Римской. Ему повиновались семьдесят миллионов человек. Он одинаково свободно чувствовал себя и среди солдат, и среди ученых. Фактически он сам провозгласил себя императором. Представляете? Всего в тридцать пять лет, презрев мнение Папы, он надевает императорскую корону. — Элиза сделала паузу, чтобы Мастроянни обдумал ее слова. — Однако, несмотря на непомерное самомнение, лично для себя Наполеон построил всего два небольших театра. К настоящему времени от них ничего не осталось.
— А какие здания и памятники он воздвиг?
— В его честь ничего не построено, и его именем ничего не названо. Многие проекты Наполеона были завершены спустя длительное время после его смерти. Он запретил переименовывать площадь Согласия в площадь Наполеона.
Итальянец явно ничего о деятельности императора не знал. Тем лучше.
— Он приказал расчистить римский Форум и Палатин, приказал отреставрировать Пантеон — и даже не повесил уведомляющие об этом таблички. Он ввел много полезных новшеств в городах по всей Европе, но теперь никто не вспоминает — да и не знает — о его благодеяниях. Правда, удивительно?
Мастроянни запил шоколадный десерт водой.
— Это еще не все, — продолжала Элиза. — Наполеон отказывался брать кредиты. Он презирал финансистов и винил их в долгах Французской Республики. Он смотрел сквозь пальцы на конфискацию, вымогательство, даже допускал хранение денег в банках — но занимать ненавидел. И тем отличался от своих предшественников и последователей.
— Недурная политика, — пробормотал итальянец. — Банкиры — настоящие пиявки.
— Вы бы не отказались от них избавиться?
Перспектива гостю, очевидно, понравилась, но он промолчал.
— Наполеон мыслил так же, как вы. Вместо того чтобы купить у американцев Новый Орлеан, он продал им всю Луизиану, а на вырученные миллионы организовал армию. Любой другой монарх предпочел бы сохранить земли и занять деньги у пиявок.
— Наполеон умер очень давно. Мир изменился, — заметил Мастроянни. — Нынешняя экономика — сплошной кредит.
