— Ради блага науки, исключительно ради блага науки… «И какой же получился результат?» — спросил я слушателей и тут же ответил: — «Абсолютно противоположное действие»!!!
— Ты им все рассказал!
— Побойся Бога! Но если люди в здравом уме, они… — Эмиль поднялся с места.
— Сядь немедленно и не вставай!
Эмиль с обиженным видом плюхнулся на стул и водрузил на стол локоть, подперев кулаком щеку, как обычно делают дети, когда их распекают родители. И тут произошло нечто поразительное.
Безымянный юноша принес посудину с чистой водой и на сей раз поставил ее на стол. Взял салфетку, тщательно намочил и стал отжимать. Все эти манипуляции он производил непосредственно перед глазами Эмиля, который, увидев его руки, неожиданно изменился в лице.
Он схватил парня за предплечье с такой силой, что тот выронил салфетку, и с выражением крайнего удивления, смешанного с ужасом, принялся внимательно рассматривать его запястье. Потом уставился на юношу, не отпуская его руки, и прерывающимся от волнения голосом промолвил:
— Но это невозможно! Ты не мог остаться в живых!
— Эмиль… ну да, прошу прощения, я тебе не представил…
— Кто ты? Откуда?
— Я помогаю по конюшне в борделе мадам Бастид, — ответил опешивший юноша.
Эмиль встал во весь свой рост.
— Боже всемогущий!.. Но это невероятно! Ты ведь… Он должен был умереть!.. — воскликнул Эмиль, словно обращаясь к кому-то, кого здесь не было.
— Успокойся. Давай-ка ты поднимешься и немного полежишь у меня на кровати. Все-таки ты получил сильный удар…
— Удар здесь ни при чем. Несколько лет назад, когда я занимался врачебной практикой, меня позвали к умирающему мальчику. Ребенка укусила ядовитая змея, и спасти его было нельзя. Он был обречен… — Эмиль уже еле говорил.
— Хорошо-хорошо, я тебе верю! А теперь пошли наверх, Эмиль, — и Виктор повел его к лестнице. — А ты, юноша, приготовь-ка поскорее настой.
— Это невозможно! Невозможно! — твердил Эмиль, поднимаясь по ступенькам.
Юноша снял с полки фарфоровую банку, извлек из нее щепотку трав и поставил кипятить воду. У него сильно дрожали руки. Аннетта и Камилла столько раз рассказывали ему ту историю, что она и так засела у него в голове. Когда настой был готов, юноша вышел из лаборатории и в прихожей столкнулся с Виктором.
— Спасибо, мой мальчик. Я сам ему отнесу.
— Что с ним случилось?
— Наговорил лишнего в университете, а научное сообщество ревниво и злопамятно. — Виктор сделал паузу и посмотрел на юношу внимательным взглядом, в котором заключался не столько вопрос, сколько ожидание, что тот сам откроет ему какую-то тайну. — Мы изучаем опасные вещества, которые в минимальных количествах благотворны, а в объемах, превышающих предписанную дозу, смертельны.
— И что же?
— Эмиль давно оставил врачебную практику. И как, по-твоему, к нему относятся теперь эти высокомерные недоучки? На жизнь он вынужден зарабатывать переводами. Подожди, не уходи, — начал он подниматься по лестнице. — Я хочу показать тебе наши последние препараты.
Юноша бросил взгляд на циферблат напольных часов и направился обратно, в лабораторию.
Дни шли за днями, неумолимо приближая наступление школьных каникул. А вместе с ними приближалось возвращение домой Жиля. Пока тот находился в интернате, Безымянный при всяком удобном случае бегал к Виктору. Ему нравилось постигать премудрости науки, ассистировать своему учителю при проведении экспериментов, применять на практике собственные, пока еще скромные познания, оттачивать интуицию и выполнять функции секретаря. У них с Виктором установилось такое взаимопонимание, что подчас даже слов не требовалось. Достаточно было одного жеста, а иногда — взгляда. Между тем учебный год закончился, и не вызывавшая воодушевления перспектива возобновления знакомства с сыном Виктора становилась реальной. Поведение Жиля со временем сделалось враждебным, а когда Жиль видел своего отца и Безымянного за работой, лицо у него кривилось в презрительной ухмылке.
В один из последних дней каникул Жиль, воспользовавшись тем, что отец отлучился из дома, зашел в лабораторию и сказал юноше, чтобы тот поднялся к нему. Затем, не говоря более ни слова, он повернулся спиной и вышел. У юноши аж кулаки сжались, но через несколько минут он уже стучался к Жилю, который прежде никогда его к себе не приглашал.
— Проходи! — раздалось из-за двери.
Взору юноши предстало помещение, погруженное в полумрак, который, однако, не мог скрыть царившего там беспорядка. Жиль, в одежде и обуви, лежал, растянувшись на кровати, и постукивал себя стеком по голенищу сапога.
— Раздвинь шторы, а то плохо видно… Признайся, тебе ведь нравится учиться у моего отца!
— Да, нравится, — ответил юноша, выдержав неприязненный взгляд.
— Значит, ты должен быть мне благодарен, — Жиль прыжком вскочил, подошел к комоду и из верхнего ящика вынул сложенный пополам лист. — На, читай, — и после короткой паузы пояснил: — Я хочу, чтобы ты вложил это в документы, которые подаешь ему на подпись. — Прочитав бумагу, юноша устремил недоуменный взгляд на Жиля. — Если не ошибаюсь, он не глядя подмахивает все, что ты приносишь. Мой отец доверяет тебе как родному…
— Этого я сделать не могу. — Юноше было не по себе. — Это подло.
— Надо же, какие мы щепетильные! До моего отъезда ты обязан подписать это письмо!
— Нет, — произнес юноша, возвращая бумагу.
Жиль отвернулся и принялся нервно расхаживать по комнате. Не поворачивая головы и продолжая вышагивать, он снова обратился к юноше:
— Этот дом мой, и ты здесь чужак. Я могу устроить так, что ты потеряешь благорасположение отца скорее, чем даже можешь себе представить, — Жиль остановился и заложил руки за спину. — Я сделаю так, что ноги твоей больше не будет в этой вонючей лаборатории. Выбирай: или ты подпишешь письмо у отца, или я позабочусь, чтобы двери этого дома закрылись для тебя навсегда.
Юноша размышлял, как ему лучше ответить, но вдруг осознал, что слова в такой ситуации бесполезны. Он чувствовал, как в нем с неудержимой силой закипает кровь. Но ему уже было известно, как легко поддаться эмоциям и к чему это может привести. Плотно сомкнув дрожащие губы, он взял письмо, повернулся и вышел из комнаты.
На следующий день в доме Виктора стояла такая тишина, будто кто-то умер.
Безымянный появился часа через два после обеда и почти сразу ушел. На улице начал накрапывать дождик. Прогромыхали колеса пронесшегося мимо с безумной скоростью экипажа. И снова все погрузилось в тишину. В начале восьмого наверху послышался звук шагов и негромкий стук в дверь.
— Открыто, — ответил Жиль. — Это ты, папочка! Ты так редко заходишь, что я несказанно удивлен…
— Меня вынудило прийти к тебе вот это, Жиль, — произнес Виктор, потрясая письмом.
