– Вы уверены в своем выборе? – спросил Амори Мартина.
Тот не сомневался. Вновь получить обученного тобой преданного коня – разве не славно? Конечно, он не сказал об этом коннетаблю. Однако наблюдательный Лузиньян отметил, что саврасый сразу же потянулся к аскалонцу, даже стал выбивать копытами дробь, будто радуясь новому хозяину. Да и позже шел под ним, повинуясь малейшему движению удил.
После приобретения жеребца Амори предложил Мартину Фиц-Годфри принять участие в турнире, организованном в Акре по приказу короля Ричарда. Но аскалонец отказался под предлогом, что он по рождению бастард и его не обучали правилам турнирных состязаний. На деле же Мартин, опасаясь быть узнанным, просто не желал привлекать к себе внимание. И оказался прав. На турнире среди зрителей присутствовал его враг де Шампер, а среди участников находился рыцарь Обри де Ринель, который тоже мог его узнать. Была там и Джоанна… Поэтому Мартину куда спокойнее было стоять в толпе позади короля Гвидо де Лузиньяна. Скрыв лицо за подвязанным кольчужным клапаном и широкой наносной «стрелкой» плосковерхого шлема, он оставался неузнанным в течение всего рыцарского турнира. Что поступил правильно, Мартин убедился, когда король Гвидо после турнира неожиданно пожелал пообщаться с маршалом ордена Храма де Шампером. Тогда у Мартина душа ушла в пятки. Особенно когда заметил, как внимательно к нему присматривается де Шампер. Но повезло – Гвидо отвлек маршала беседой, а позже Мартин сразу же отделился от них и не снимал рыцарского облачения, пока тамплиер не покинул резиденцию Лузинья на. И это несмотря на удушающую жару, когда большинство рыцарей сбрасывали сталь, едва представлялась такая возможность.
Из-за этой жары Мартин все реже проводил боевые учения с людьми короля Гвидо. Все вокруг говорили о предстоящем походе, однако едва раскаленное добела солнце обжигало стены Акры, крестоносцы устремлялись под своды строений, дающих тень, а то и предпочитали полуобнаженными сидеть в прибрежных водах моря. Но даже в период этого временного безделья они только и говорили, что о походе на Иерусалим.
Вернуть из-под мусульманского владычества свои святыни было их целью, их мечтой – казалось, они и жили для этого. И едва длинные вечерние тени уменьшали нестерпимый зной, воины выходили на площадки для учений, брались за мечи, натягивали луки, упражняясь в стрельбе. А потом шли в храмы и пылко молились о предстоящей победе. Но не только в храмах собирались воины Христовы: с утра до сиесты и по вечерам они трудились на восстановлении разрушенной после штурма Акры, и король Ричард, признанный глава воинства, платил им по четыре безанта [20]за работу, но за плату требовал от людей полной отдачи. Он и сам не бездействовал, бывая везде, где требовались его присутствие и внимание, заражал людей своим пылом, своей верой в победу. Ричард внушал крестоносцам, что они более достойны владеть Священным Градом, нежели поклоняющиеся лжепророку сарацины, он вдохновлял их своей верой, силой и обаянием. При таком повелителе они ни в чем не знали нужды… кроме шлюх. Ричард не позволял крестоносцам грешить, и лодки с продажными девками в Акру не допускались. Конечно, в самом городе находились легкодоступные женщины, но если их услугами пользовались, то только тайно. Ибо иначе пришлось бы каяться целый день, а за отсутствие на работе Львиное Сердце не платил.
Наблюдая за этим разноплеменным воинством Христовым, Мартин даже завидовал их вере и убежденности. Они сражались не ради личной выгоды – хотя рассказы о сказочных богатствах Востока тоже имели место. Но в основном это была возвышенная цель служения своему Богу. А если и появлялись такие, кто выражал недовольство или подумывал отказаться от похода, то у большинства к ним было столь пренебрежительное отношение, что предполагаемые дезертиры тут же спешили изменить свое мнение, решая остаться в братстве крестоносцев, раскаяться.
Крестоносцы в основном делились по землячествам – датчане, германцы, итальянцы, анжуйцы, аквитанцы, французы. Разные отряды, разговаривавшие на своих языках, многие из которых с трудом переходили на общепринятый – лингва-франка. Порой между воинами разных народов происходили стычки, да такие, что приходилось вмешиваться госпитальерам и тамплиерам, обязанным следить за порядком в городе. И все же особого напряжения в Акре не замечалось, ибо все крестоносцы вмиг становились единым целым, когда речь заходила о святости их похода.
– Когда же мы выступим? – вопрошали они.
И с нетерпением ждали конца переговоров с Саладином. Но назначенные ранее сроки уже миновали, и люди, томясь в ожидании, слагали песни:
…И впрямь: сарацины нам снова солгали. Султан Саладин, по коварству натуры Решив, что за Крест он сдерет с нас три шкуры, Заложников вновь утешенья лишил И вновь вместо мира лишь торг предложил.
Эти задержки с выступлением заметно раздражали воинов Христа. Оставалось только надеяться на милость Неба… если не султана. И крестоносцы снова и снова стекались под своды храмов, какие недавно вновь освятили после того, как мусульмане использовали их в качестве мечетей. В Акре оставалось и несколько действующих мечетей для местных жителей-мусульман, но с большей части куполов и колоколен был сброшен полумесяц и вновь водружен христианский крест. И крестоносцы мечтали, что однажды это произойдет в Иерусалиме.
Признаться, Мартину нравились крестоносцы. Когда у людей такое воодушевление, такая вера – в этом есть нечто увлекательное и заражающее. И Мартин всерьез подумывал выступить вместе с ними.
Он размышлял об этом, расчесывая гриву саврасого, когда услышал голос коннетабля Амори позади себя:
– Мессир Фиц-Годфри, вы должны отдать людям распоряжение быть в боевой готовности.
Мартин неспешно обернулся. Амори де Лузиньян, стоявший в проходе конюшни, жестом велел ему приблизиться.
– Довольно вам возиться со своим саврасым, мессир красавчик. Отправляйтесь к воинам. Люди должны быть готовы обнажить оружие уже завтра.
«Мессир красавчик» – этим прозвищем Амори наградил Мартина, и порой тому казалось, что коннетабль не одобряет тот факт, что кто-то, кроме его привлекательного брата Гвидо, может быть так хорош собой. А ведь Мартин, назвавшийся рыцарем Фиц-Годфри, и впрямь обладал незаурядной внешностью: высокий и гибкий, он был широк в плечах, а в его движениях всегда чувствовалась особая грация сильного животного, не оставлявшая Мартина, даже когда он упражнялся с оружием, обучая пуленов. Его обычно немного замкнутое лицо, отличавшееся красивыми чертами, можно было бы счесть даже смазливым, если бы Мартину не был присущ особый мужской шарм сильного человека, а его выразительные светлые глаза светились на загорелом лице, как яркие голубые звезды. Даже сейчас, будучи растрепанным, он выглядел привлекательным, и его выгоревшие пряди ниспадали на чело и сильную шею чистой густой массой – все знали, что Мартин Фиц-Годфри любил мыться и почти каждый вечер посещал купальню.
