Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
«Боинг-747» летел до Лос-Анджелеса без посадок. Дин взял мне билет в первом классе. Подавали закуски, была подушка под шею. Я пытался уснуть, но из головы не шли мысли о сыне. Самолет вывел наружу то, о чем я долго пытался забыть. Страшные и горестные воспоминания. Память с болью и чувством вины. В восемь лет Дэниел чуть не погиб в авиакатастрофе: он летел из Нью-Йорка в Лос-Анджелес. Это был первый год после развода с его матерью, и он прилетал ко мне на Рождество. Летел, как обычно, один, доверенный заботам замотанной стюардессы. В аэропорту он познакомился с девочкой, тоже летавшей на праздники между разведенными родителями. Ее звали Дженни Уинджер. Дженни месяц как исполнилось одиннадцать. Дети сидели рядом, в середине салона: Дэниел – у окна, Дженни – у прохода.
Я часто задумывался, чем были те перелеты для сына. Вероятно, он невольно их романтизировал: маленький мальчик без присмотра взрослых, наслаждающийся приключением. Разлука далась нелегко, но мне хотелось думать, что я помогаю сыну увидеть мир и что развод родителей ускоряет его взросление. Когда другие родители укоряли, что я отпускаю его одного, я указывал, что мой сын гораздо самостоятельнее, чем их балованное потомство. Разве не в этом наша родительская обязанность? Как можно лучше подготовить детей к самостоятельной жизни во внешнем мире?
Тот перелет случился в начале нашего развода. Кажется, Дэнни в третий раз летел один. Если приключения в аэропорту его когда-нибудь и пугали, мне он об этом не говорил. Рейс был ночной, вылет из Нью-Йорка около шести. Небо над аэропортом Кеннеди было чистым, но над Средним Западом не первый день ходили грозы: ливни, снег с дождем, снегопады. Я довез Дэнни на такси и заплатил водителю за ожидание. Провел Дэнни через досмотр до самых ворот, где нас встречала стюардесса. Сказал ей, что сын летит один и я прошу в целости доставить его в Лос-Анджелес. Стюардесса показала на Дженни, которая сидела одна и смотрела за стеклянную стену на вспышки огней у дорожек. Стюардесса сказала, что дети легче путешествуют по двое. И подмигнула Дэнни: может, заведешь подружку!
Я сам тогда жил один – разведенный мужчина, желавший и опасавшийся женщин, – и, признаться, обратил внимание на профиль стюардессы, когда та повернулась. Отметил обтягивающую юбку, блестки пирсинга в ухе – намек на мятежный характер и легкий сексуальный анархизм. Она была молодая, грудастая, светловолосая. Смешливая. Я сказал, что работаю врачом, и упомянул, что сын летит к бывшей жене. Стюардесса пообещала особо позаботиться о Дэниеле. И пожала ему плечо.
Дэниел взял в самолет «Спрайт» и крекеры в виде зверушек. Его ранец был набит одеждой, игрушками, комиксами. Всем, что, на мой взгляд, помогло бы ему скоротать долгий перелет. В салоне показывали «Титаник» – странный выбор для вида транспорта, который летает на молитвах и вере. После первой воздушной ямы капитан включил предупреждение «Пристегните ремни» и приказал стюардессам занять свои места. Он искал высоту, на которой не болтало бы. Самолет тряхнуло второй раз, третий. От четвертого толчка открылись несколько багажных ящиков над головами, вывалился багаж, разлились напитки. Одного пассажира ударило по голове чужим лэптопом. Тогда прозвучал первый крик.
За окнами пассажирам были видны вспышки молний. Дождь колотил по крыльям и фюзеляжу. Свет моргал и загорался снова. Потом отказала вся электрика. В кабине включилась сирена. Самолет начал неконтролируемое снижение. Что чувствуют те, кто падает с неба? Ужас невесомости. Насилие скорости. Самолет без управления горой рухнул вниз. В главном салоне визжали. Люди начали вскрикивать, молиться.
В кабине капитан пытался вывести машину из пике. Он знал, что на исправление ситуации у него секунды, потом машина и все, кто на борту, погибнут. Его помощник остолбенел. Капитан понимал, что без электричества ему не удержать машину в воздухе. Единственная надежда – отключить все и заново запустить двигатели, в надежде, что вместе с ними включится и электричество. Он безумно рисковал. До земли оставалось семь – десять минут. Отключенные двигатели могли не запуститься, но другого выхода не было. Он с каждой секундой терял высоту, погружаясь в сердце бури. Капитан гаркнул приказ экипажу, коротко взмолился и протянул руку, отключая всё.
Мой сын в салоне вцепился в подлокотники. Ему было восемь лет. На последний день рождения мы купили ему пирог в «Карвеле» и сводили на игровые автоматы. Голубая лазурь пирога налипла ему на губы, превратив в крошечного бледного зомби. Дэнни это показалось смешным, и я с ним согласился. Я не был суеверным. Я знал, чем живой ребенок с голубой глазурью на губах отличается от трупа.
В подарок Дэниел получил от матери скейтборд, от меня – набор для опытов. Он выглядел счастливым. Казалось, его вовсе не тревожит, что отец с матерью не выносят друг друга. Что им, чтобы вести вежливый телефонный разговор, нужно разъехаться на три тысячи миль. В тот вечер он отправился в постель с липкими пальцами, гораздо позже обычного времени. И сказал, что он счастлив. Но правду ли сказал? Или уже тогда говорил мне то, что я хотел услышать?
Тогда, на высоте двадцать пять тысяч футов над Огайо, в свободном падении, мой сын вцепился в подлокотники мертвого самолета, падавшего комком бумаги, брошенным в мусорный бачок. В кабине капитан сосчитал до пятнадцати и включил запуск двигателей. В первый миг ничего не изменилось. Его молитвы не услышали. Команда и пассажиры уже мертвы. Потом взревел правый двигатель, за ним – левый. Электричество мигнуло раз, другой, и свет загорелся. Капитан с первым помощником вместе выводили машину на высоту. Мир стабилизировался. Вопли в кабине понемногу затихли, а потом еще не верившие в спасение пассажиры восторженно завопили. Кричал ли ура мой сын? Радовался ли он? Или плакал? Ребенок, совсем один перед лицом смерти. Стошнило ли его, или он описался? Я в тот вечер услышал в новостях о самолете, в котором отключилось электричество. Не в силах проглотить ком, вставший в горле, позвонил матери Дэниела, которая сказала, что с ним вроде все хорошо. Самолет сел вовремя, а на вопрос, как летел, Дэнни ответил: «Долго».
Я всю ночь проплакал, представляя смерть сына. Мой бедный мальчик. Перед таким ужасом никто не должен быть один.
Я думал о нем теперь, представляя пристегнутым наручниками к кровати, с пулей в ноге, арестованным за убийство, которого он не совершал. Какой страх хуже? Правда ли, что с возрастом страх смерти растет? В этом отношении у ребенка есть преимущество перед взрослым. И все же, какой отец не желал бы оградить сына от всех страхов, скрыть от него правду о смерти? После того рейса я поклялся, что никогда больше не отправлю его одного.
Несколько месяцев мы пытались разговорить Дэнни: спрашивали, что случилось, что он чувствовал. Он отвечал без интереса. Самое большее, признавался, что было «страшновато», когда самолет стал падать, но что он был занят и старался, чтобы Дженни «не слишком развизжалась». Каким героем он мне тогда казался: мальчик, сохранивший хладнокровие в опасности, первым делом заботившийся о других. Я гордился им и чувствовал себя в чем-то вознагражденным тем, что у меня растет сильный, невозмутимый сын.
А сейчас, сидя в салоне первого класса и летя в неизвестность, я гадал, не случилось ли в том рейсе через всю страну чего-то еще. Какого-то глубинного сдвига. В миг перед верной смертью мой сын оказался лицом к лицу с отверженностью. Не понял ли он в падающем самолете, что одинок в жизни, что родители, которым полагалось защищать от всех опасностей мира, бросили его в пустоту? Не застыло ли в ту минуту в восьмилетнем мальчике что-то такое, чему следовало оставаться мягким и хранить надежду? Какой взгляд на мир родился в ту минуту – не тот ли, который разделил его как раз с теми людьми, что должны быть самыми близкими? Не потому ли он бросил учебу и пустился бродяжничать? Не потому ли не звонил и не писал? Не тогда ли я потерял его?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
