Книга Зачем коту копыта? - Татьяна Луганцева

В самом полицейском участке их действительно ждал не очень радушный прием. Всю труппу заперли в большую камеру предварительного заключения и заставили ждать полчаса. Затем к ним пришли сразу трое мужчин в штатском.

У Эдуарда Эриковича уже закончилось действие спиртного, поэтому он снова становился раздраженным и злым:

– Какое вы имеете право нас задерживать?! Я требую представителя из российского консульства! Мы граждане России! И мы ничего такого не сделали! Мы прилетели на гастроли, у нас отпуск. Ну, расслабились немного, и что? Почему такое отношение к русским? Когда у вас немцы пьют в пабах и орут жуткими голосами свои жуткие песни – это ничего! А все равно войну мы выиграли!

– Говорите по-английски, господа иностранцы? – спросил самый старший мужчина.

Выражение его лица Груне не понравилось.

– А я не обязан «спикать»! Я – россиянин! Приведите переводчика! – продолжал бушевать Эдуард Эрикович.

– Господин перепутал Венгрию с Турцией? Ох, уж эти неучи русские… Столько всегда понтов, а ведут себя как дикари. Прошли уже те времена, когда они диктовали свою волю половине мира, а в генах у них именно это и осталось, – сказал второй мужчина на не очень хорошем английском.

– А кто у нас тут страдает национализмом? – поинтересовалась теперь Аграфена, переходя на английский. – Вы что себе позволяете? Думаете, что вам удастся захватить пятнадцать российских граждан и все сойдет вам с рук? Где представитель посольства? И я требую независимую прессу!

Мужчина слегка растерялся.

– Вы понимаете по-английски?

– Как видите, да. А вы, видимо, переводчик для работы с иностранцами-нарушителями?

– Не кипятитесь, мисс, я вовсе не то имел в виду… Никто вас не захватывал. Вы нарушали общественный порядок в аэропорту, а это серьезный проступок!

– Ничего мы не нарушали! Мы такой народ, темпераментный. Это наша вина? Итальянцев вы бы не задержали.

– Вы были пьяны…

– Просто мы боимся летать на самолете, поэтому выпили немного, расслабились… Они у нас часто бьются, посмотрите статистику. Мы, между прочим, впервые попали в вашу страну, радовались…

– Чрезмерно радовались, – нахмурился собеседник и стал переводить слова Аграфены мужчине.

– Чего он говорит? Нас арестуют? – запаниковал Эдуард Эрикович. – Переведи!

– А если мы извинимся? Мы уже все осознали и поняли, – продолжала напирать Груня. – Разве у вас много письменных заявлений на наш счет? Или только словесная жалоба?

– Письменных нет, но комиссар участка очень бы хотел знать цель вашего такого массового визита.

– Мы – труппа театра, – пояснила Груня, – артисты.

– В самом деле артисты? – удивился переводчик. – Это многое объясняет. Или вы вообще, по жизни, артисты?

– Нет, по профессии, – поправила Груня, стараясь взять себя в руки, чтобы произвести на хмурого полицейского и дотошного переводчика благоприятное впечатление.

– Вы в отпуск?

– Нас пригласил Марк Тарасов, живущий у вас вот по этому адресу, – протянула художница записку, которую давний друг оставил Эдуарду, будучи в Москве. – Он ждет нас. Между прочим, господин Тарасов директор местного русского театра и пригласил нас выступить там. Можете все узнать у него, мы не обманываем.

– Это уважаемый человек, – сказал сначала комиссар, а затем и переводчик.

– Так вы его знаете? Вот и прекрасно! Позвоните ему, и он все подтвердит, – обрадовалась Аграфена. И продолжила щебетать, пытаясь поймать волну, разболтать суровых полицейских и разжалобить их: – А я как художница должна написать портреты его бабушки и дедушки. А еще мы бы пригласили вас на спектакль. Только он будет на русском и вы вряд ли что поймете.

Комиссар сделал какое-то странное движение руками, и мужчины молча удалились.

– Куда они? Что сказали? – спросил Эдуард Эрикович.

– Я не знаю, ничего не ответили. Наверное, пошли связываться с Марком, – предположила Груня.

– Так ему и надо! Не захотел нас встретить в аэропорту, придется встречать в полицейском участке. Карлсон уже нашалил, – высказалась Татьяна.

– Таня, прекрати! – покраснел режиссер.

И гости венгерской столицы снова погрузились в томительное ожидание.

– Не люди, а звери! Хоть бы чаю дали или просто воды! – высказал недовольство ведущий артист Николай Еремеевич, которого буквально тряс «товарищ Опохмел». Главный герой театра, как уже говорилось, давно страдал алкоголизмом и сейчас очень сильно от него страдал.

– А я в туалет хочу, – выдала Татьяна.

Тут уж Эдуард Эрикович взорвался и кинулся на закрытую дверь:

– Я президенту буду жаловаться! Да что ж такое? Здесь женщина с инсультом, а вы ее держите в камере!

Почти сразу же дверь открылась, и на пороге возникли все те же лица, а с ними очень красивый, молодой мужчина. Его внешность была совершенна – высок, широкоплеч, с лицом, словно вылепленным по классическим образцам античного искусства, темно-темно-синие глаза смотрели пронзительно и умно, а темные волосы, слегка вьющиеся волной, касались ворота темной одежды.

– Это Вилли, он отвезет вас в дом Марка Тарасова, – сказал переводчик, представляя мужчину.

– Нас много.

– Всех отвезет, – заверил переводчик.

– Нас больше не задерживают? – прорвало Татьяну.

– Нет, штраф уплачен, все улажено. Но попрошу вас вести себя более тихо.

– Наш темперамент не погасить, русскую душу не затоптать! – опять понесло Эдуарда Эриковича, пока кто-то не закрыл ему рот рукой. По красному маникюру Груня поняла, что это сделала Татьяна.

Аграфена же вообще потеряла дар речи от вида Вилли, а когда встретилась с ним глазами, ощутила, как в сердце разорвалась бомба. Молодые девчонки захихикали:

– Какой хорошенький! Вот это мужик! У нас в России таких нет!

– Девочки, он словно из службы эскорта.

– Боюсь, моих командировочных на такого красавца не хватит, – оценивающе посмотрела на него Настя и обернулась к Аграфене. – Груша, а ты что язык проглотила? Спроси у этого мачо по-английски, свободен ли он. Или, может быть, он гей?