Нюра смотрела на него широко раскрытыми глазами, щеки ее запунцовились ярким пожаром: то ли от стыда, то ли от радости. Выскользнула она из крепких молодецких рук, выдохнула из себя: «Ну что вы, Николай Петрович, придумали?» и ускользнула из амбара. На проводах так и не появилась, лишь занавеска на окне слегка трепетала, когда проходил он с парнями мимо ее дома. Как бы там ни было, ушел он в армию с твердой убежденностью, что поступил верно, и юная соседка станет его дожидаться.
Направили Николая служить в полк, разместившийся в небольшом военном городке под Воронежем. Командовал полком герой войны – полковник Деркачев. Артиллерист, на «катюше» воевал, как ласково называли заявившую о себе в июльские дни сорок первого реактивную установку. Полковник являлся непререкаемым авторитетом для солдат, гордившихся службой под его началом и с интересом слушавших его рассказы о войне. «Фашисты гонялись за нашей «катюшей», пытались, понимаешь ты, выведать ее устройство, потому после каждого удара мы срочно меняли дислокацию – с жаром рассказывал Деркачев. – Очень они нас боялись, но мы, понимаешь ли, умнее оказались, потому что за нами весь наш народ стоял, вся сила, понимаешь ты, советской власти нас защищала!».
Полковник вбивал в голову каждого солдата понимание величия советского народа и ее доблестного защитника – Красной армии, для чего, наверное, часто говаривал присловье «понимаешь ты». Слушая его, Николай вспоминал о тяжкой деревенской жизни, когда он, мальчишка еще, помогал фронту: хлеб убирал, картошку копал, лошадью управлял. А мать его вязала и отсылала на фронт теплые носки: мужу Петеньке и другим солдатам, ставшим ей родными, поскольку защищали они жизнь ее детей. В тяжелой борьбе добыта победа.
Теперь же, как говорил полковник, надо эту победу защищать сильной, боеспособной армией. Николай не против, только, думается ему, не поднимется сейчас против нас враг: показали мы всему миру, что сломить нас невозможно. Били мы немцев, и бить будем! Патриотические беседы с Деркачевым повышали боевой дух армейцев, которые с особым рвением занимались строевой подготовкой и изучали устройство современного оружия.
Не только повышением боевого духа занимались солдаты. Направили как-то отделение, в котором служил Николай, на строительство полковничьего дома. Там и познакомился он с Аллой Дмитриевной, женой полковника. Жила она с мужем неплохо, да детей у них не было. То ли это, то ли другая какая причина, только Алла Дмитриевна не сводила глаз с рослого солдата и завела с ним при удобном случае странный разговор.
– Хороший ты работник. И мужик, наверное, ничего? – спросила, пристально его разглядывая.
– Вы, Алла Дмитриевна, о чем это? – сделал он вид, будто не понял ее откровенного вопроса.
– Я тебе правду скажу: ребенок мне нужен. Семь лет живем, и не получается. Может, я неспособная, может, муж. Проверить надо. Долго искала, кто подойдет. Ты, кажется, не из болтливых, потому тебя и прошу, – объяснила женщина свой выбор.
Николай даже растерялся от такого предложения. Не то, чтобы он не знал, на что бабы способны, в селе у них и откровеннее говорили. Но здесь – жена командира. Тот узнает, что с ним сделает? Если же отказать, неизвестно, как эта полковничиха повернет. А женщина она интересная: кровь с молоком, высокая да крепкая, словом, красивая, еще и веселая, по всему видать – бесшабашная, коли на такое решилась.
– Мне от тебя ничего, кроме ребенка, не нужно. Муж не догадается: как своего растить станет. Ты о нас и не услышишь, Коленька, – она тихо и доверчиво прижалась к нему, провела рукой по его молодому телу, упрятанному в гимнастерку. – Прошу тебя, Коленька. Разве я не хороша и не нравлюсь тебе?
Конечно, нравилась. В части многие на нее поглядывали: он это знал, слышал. Только, говорят, строгая она к мужикам, а тут на тебе: сама ластится. И нежно так обращается, Коленькой зовет. Вроде, ничего особенного, и мать его так же называет, а звучит как-то ласково. И в глаза заглядывает, а глаза у нее бездонные. Николай молчит, согласия не дает, да тело его за него решает. И вот уже в недостроенном полковничьем доме происходит то, что бывает у мужчины с женщиной, что должно произойти в этом доме у полковника с его красивой женой, да волею судьбы завертелось у Николая. Сила его вся сюда направилась, и свободно ему в полете мужском, и думать ему вовсе не хочется о полковнике.
Со дня запретного сближения стали они тайно видеться. Нечасто, сначала в строившемся доме, потом она придумывала различные поводы для совместных выездов по делам части в город. Николай не слишком мучился совестью. Если женщина сама хочет, и к тому же неплохая женщина, почему ей не помочь? Иногда, правда, возникала мысль о полковнике, но, думал, все обойдется: хитра больно Алла Дмитриевна.
И не только хитра. Забирала она в себя всего Николая. Знал он, что грех великий – с чужой женой тайные дела делать. Знал, что полковник уничтожит обоих, прослышав про них. Знал, что ждет его в родном селе соседка Нюра, которая пишет ему добрые письма. И ничего этого не помнил, когда видел Аллу Дмитриевну и слышал ее нежное «Коленька». Может, ведьмой она была? Или опоила его зельем каким?
– Милый мой, – шептала Алла Дмитриевна, – ты – самый лучший, единственный…
– А муж как же? – уточнял он степень своей единственности.
– Что – муж? Он по обязанности, а ты – по любви. Правда ведь?
Женщина заглядывала ему в глаза, как собачонка, ждущая, что ее покормят, проводила руками по его коже, прижималась к его телу своим, словно подпитываясь от него неуемной силой. И по его телу мчались легкие уколы, приводящие к головокружению.
– За какой-такой обязанностью ты с полковником живешь? – ревниво требовал он ответа.
– Мы с Деркачевым познакомились после войны. Покорил он меня своей прочностью. Отец у меня на фронте погиб, мать умерла, я в детдоме росла. Потом телефонисткой работала, жила в общежитии у подруги. Меня там не прописывали. Так приходилось придумывать разные штуки, чтобы пропустили. Ни родных, ни дома своего. А он – герой войны, всеми уважаемый. Два года замуж уговаривал. Человек добрый, надежный. Что еще нам, бабам, надо?
– Так чего же ты тогда? – пытался Николай понять.
– Бабам не только надежность нужна. Мне вот ребенка подавай. Рожу мальчика, а может, девочку. Нет, давай мальчика сделаем. Мне девчонка не нужна.
И чтобы сделали они мальчика, применяла Алла Дмитриевна всякие бабьи ухищрения, в которых он, Николай, чувствовал себя мужиком. Да что мужиком? Ощущал он себя успешным жеребцом-производителем.
Сколько бы это продолжалось, неизвестно, только батальон, в котором числился Николай, неожиданно ночью подняли по тревоге и отправили на ученье. Ехали в теплушках, с остановками на перегонах, двое суток до Саратова, потом еще сутки до небольшого заброшенного полустанка. Солдаты переговаривались между собой: «Что за странные учения? Куда везут, непонятно».
Сначала леса сплошные, потом начались степи. Волгу переехали – огромная река, не то что в селе Высоком, и даже с Окой не сравнить. Выгрузили их и отправили маршем по степи: идти трудно, жара стоит невообразимая, пить хочется. Через какое-то время каждое отделение, по десять-пятнадцать человек, с сержантами и старшинами во главе, направилось своим маршрутом. К вечеру пришли к сплошному проволочному заграждению, у которого полуразрушенный саманный домишко стоит. Съели сухой паек, запили жидким чаем и повалились спать, поскольку сил больше не было.
