Крокодил разинул пасть, обнажил острые зубы и, поднявшись на кривых лапах, стал медленно наступать на мальчика, точно боксёр перед решительным броском.
Ваня с ужасом понял, что бежать некуда.
Неожиданно ему на помощь пришёл добродушный толстый бегемот. Он заслонил мальчика и, обернувшись к крокодилу, укоризненно покачал головой.
— Ну чего ты разбушевался? Чего зубами клацаешь? Хочешь, чтобы тебя отсюда выставили? Разве не помнишь, что на водопое и в приёмной у доктора есть друг друга запрещается?
— Он первый начал, — проворчал крокодил и снова улёгся на траву.
Хотя опасность миновала, сердце у Вани колотилось, как после быстрого бега. Он срывающимся голосом спросил:
— Ту-тут принимает до-до-доктор Айболит?
— Так ты заика? От заикания пришёл лечиться? — понимающе произнёс жираф.
— Нет, не от заикания, — помотал головой Ваня. — Я всё время простужаюсь и то и дело сваливаюсь то с ангиной, то с бронхитом, то с трахеитом, то с тонзиллитом. А один раз у меня была свинка. Это вообще кошмар.
— Это ещё почему? Значит, ты считаешь ниже своего достоинства, если к тебе в гости зашла свинка? — встрепенулся дремавший подле кабан.
— Свинка — это заразная болезнь, — попытался объяснить Ваня.
— Вы слышали, он меня оскорбил! Он назвал свиней заразными, — возмущённо завизжал кабан и воинственно выставил жёлтые клыки.
— А меня он придурком обозвал, — напомнил крокодил.
Страсти накалялись, но, к счастью, в это время дверь хижины открылась. Оттуда выглянул белый какаду с залихватским хохолком, похожим на кокетливую шапочку, и строго произнёс:
— Соблюдайте тишину.
Все притихли, а попугай пригласил:
— Пройдите следующий.
С места поднялся енот с удивлённой мордочкой и потрусил к двери, но его опередил кролик.
Длинноухий вынырнул из зарослей и в два прыжка заскочил в хижину.
— Эй, куда без очереди?! — крикнули ему.
Кролик высунул нахальную мордочку в щель:
— Мне очередь дядя занимал, — крикнул он и захлопнул за собой дверь.
— Да что же это такое! Сколько же тут кроликов! Я уже десятого пропускаю, — оторопел енот.
Звери вскочили с мест и стали возмущаться на разные голоса.
— Безобразие! Наглость! Долой кроликов! Гнать их взашей! Кроликов к ответу!
Поднялся такой шум, что хоть уши затыкай, а когда все успокоились и снова расселись по местам, Ваня робко спросил:
— А что такого сделали кролики?
— Да они совсем обнаглели, — сердито сказала лисица. — Чуют, что тут на них управы нет. Один очередь займёт, а потом вся родня без очереди тащится.
— Вот-вот, а у них родственников прорва! — подхватил дикобраз, встопорщив иголки: — Тётки, дядьки, племянники, братья, невестки, затья, сватьи. Седьмая вода на киселе, и всё родня. А тут сидишь, сидишь, а очередь не движется.
— Я бы с этими длинноухими не цацкался. Если больные, то пора их пускать на корм, — вставил своё слово шакал.
— Постыдились бы, — робко произнёс опоссум. — Мы ведь все пациенты.
— Да, тут мы все равны. Вот выйдем из приёмной, и кое-кто может стать обедом, — облизнулась лиса, с хищным прищуром поглядев на опоссума.
— Прекратите! Что вы всё о еде! И так живот свело! — рявкнул лев.
От его грозного рыка опоссум так испугался, что упал на спину и по привычке притворился мёртвым. Не обращая на него внимания, лев задумчиво продолжал:
— Хотя я думаю, что с кроликами надо разобраться. Уж больно много их расплодилось. Зачем заводить такое большое семейство?
— Семейство кошачьих тоже немаленькое, — заметил Ваня.
— При чём тут кошки? — не понял лев.
— Как при чём? Львы и тигры ведь тоже из семейства кошачьих, — пояснил мальчик.
От такого нахальства лев даже не нашёлся, что сказать. Несколько мгновений он сидел, молча вытаращив глаза, а потом наконец прорычал:
— Да как ты смеешь! Ну ладно ещё тигры, они полосатые. Но меня обозвать кошкой?! Меня, царя зверей! Да я тебя…
Позабыв о том, что на приёме у доктора все равны, лев пошёл на обидчика.
— Стойте! Мы же все пришли лечиться! — воскликнул жираф.
— Сейчас кое-кому доктор больше не понадобится, — мрачно заметил лев.
— Если царь не будет соблюдать закон, то чего ждать от остальных? — приструнил его бегемот.
Лев скрипнул зубами и нехотя вернулся на место. Воцарилась тишина, и в это время раздался отчаянный писк мыши:
— Скорее доктора! Опоссум не дышит!
— Да ты что?! — оживился шакал.
Он подскочил к лежащему кверху лапками опоссуму, обнюхал его и, облизнувшись, предложил:
— Зачем же доктора? Доктор ему всё равно не поможет. Дайте его мне. Я его из приёмной живо уберу.
— Его нельзя трогать. Он в коме, — со знанием дела сказал Ваня.
— В каком ещё коме? — не понял шакал.
— Не в каком, а в какой, — поправил Ваня.
— Слушай, ты меня не путай, — возмутился шакал. — И вообще, я такой голодный, что могу его и с комом, и с потрохами съесть.
— Тьфу, что за дурной вкус! Почему тебя всё время тянет на падаль? — презрительно поморщился лев.
— Не все же такие храбрые, как ты, — подобострастно поджал хвост шакал. — Я просто подумал, если опоссум все равно не дышит, не пропадать же добру.
При этих словах опоссум вскочил как ошпаренный.
— Смотри-ка, ожил! — огорчённо воскликнул шакал.
— Я же говорю, что он был в коме. Это по-научному, когда кажется, что мёртвый, а на самом деле живой, — пояснил Ваня, который знал о болезнях почти всё.
— По-научному, значит? — процедил шакал и, злобно глядя на мальчика, добавил: — Я тебе, учёный, ещё припомню, как чужой обед оживлять.
— Опять о еде? Я же предупреждал! — рявкнул лев.
— А что я? Это всё он, — поджал хвост шакал и указал на Ваню.
— Этот наглец тут с самого начала воду мутит, — вставил злопамятный крокодил.
— Ага, меня заразным обозвал, — припомнил кабан.
— Когда он обозвал тебя — это хулиганство. Но когда он посмел бросить тень на меня — это уже бунт. А такое прощать нельзя, — возмущённо прорычал лев.
Видя, что против него объединились столь грозные противники, Ваня стал медленно отступать к двери в хижину. Заметив это, лисица крикнула:
— Смотрите-ка, и этот без очереди лезет! Может, он тоже из кроличьей родни?
Её слова подлили масла в огонь. Уставшие от ожидания звери все как один вскочили с мест и ополчились против нарушителя. Поднялся страшный гвалт. Все кричали, пищали, визжали, клацали зубами. Ваня пытался объяснить, что он не имеет к кроликам никакого отношения, но в воцарившемся шуме он не слышал даже своего голоса.
