— Я могу объяснить курицу.
— Пожалуйста, не надо, — взмолился граф, начиная смеяться. — Я предпочел бы, чтобы это осталось тайной.
— Как пожелает ваше сиятельство, — сказала Рена, отряхиваясь.
— Вы не думаете, что после этого могли бы называть меня Джоном?
— Думаю, да. А я Рена. Курицу зовут Клара. Вы увидите, она несет превосходные яйца.
— Тронут заботой о моем питании, но уверяю вас, что смог бы продержаться до утра.
— Да, но я… о боже! — расстроенно сказала девушка, вспомнив события вечера.
— Милая моя, что случилось? Я не вижу вашего лица, но чувствую, что вы очень расстроены. Нет, не отвечайте сейчас. Давайте пойдем в кухню, выпьем чаю, и вы все мне расскажете.
Доброта и участие графа бальзамом пролились на душу Рены. На кухне девушка вновь зажгла лампу, Джон усадил ее на старую дубовую скамью у очага, а сам тем временем вскипятил чайник. Рена рассказала ему все о своем возвращении в пасторат, о встрече с семьей нового священника и сражении с ней.
— Я ужасно себя вела, — сказала она, вдруг потрясенная собственными поступками.
— Мне кажется, вы вели себя очень разумно, — сказал граф, вручая девушке чашку с чаем и присаживаясь рядом с ней на скамью. — Может, у них не совсем воровское логово, но гнездо грубиянов — точно. А единственный способ справиться с такими — постоять за себя.
— Вообще-то, я тоже так думаю, — сказала Рена, радуясь, что нашла родственную душу. — И все-таки… ах, боже мой, если бы вы только слышали, что я им говорила!
— Жаль, что не слышал. Уверен, было очень весело.
— О нет, я уверена, что это неправильно, — сказала девушка, вновь почувствовав угрызения совести. — Разве может ссора быть веселой?
— Вполне, если правда на твоей стороне. Нет ничего лучше хорошей битвы. Вступить в сражение с врагом и развернуть в его сторону свои десятифунтовики.
— Десятифунтовики?
— Пушки.
— Они сказали… — голос Рены задрожал уже по другой причине, — они сказали, что сообщат констеблю, будто Клара — собственность прихода, а я сказала… — смех начал одолевать ее, — я сказала…
— Пожалуйста, продолжайте, — взмолился граф. — Это невозможно вынести!
— Я сказала, что он примет мою сторону, потому что… знает эту курицу.
Взрыв его смеха взлетел к потолку. Рена тоже уступила в неравной борьбе с весельем, и они с Джоном несколько минут заливались смехом, держась друг за друга и раскачиваясь взад-вперед от хохота.
— Это не десятифунтовик, это двенадцатифунтовик, — задыхаясь, произнес наконец граф. — Их, наверное, просто вынесло из воды!.. До конца своих дней буду сожалеть, что не присутствовал при этом. А ведь должен был быть. Мне следовало довести вас до пастората, и тогда я смог бы вам помочь. Как подумаю, что вам пришлось одной возвращаться сюда с ворохом вещей… И зачем вы прокрались в дом тайком?
— Я думала, что вы все еще в пивной и Мыза пуста.
— Нет, я не стал долго засиживаться. Начал чувствовать себя там довольно неуютно.
— Хотите сказать, вас плохо приняли?
— Напротив, меня встретили с распростертыми объятиями. Они решили, что мой приезд означает возвращение хороших времен, что я приведу в порядок дом и сад и предоставлю людям работу. Теперь мне известно имя каждого мастерового и садовника в округе. Как я мог им сказать, что у меня нет денег, чтобы осуществить их мечту? Да и мою мечту тоже, если говорить начистоту.
— Вы действительно тоже мечтаете об этом? — с радостным волнением спросила Рена.
— Да. За то короткое время, что пробыл здесь, я влюбился в это место; с удовольствием сделал бы все, что они хотят, и жил бы в таком красивом доме, каким ему положено быть. И не только ради себя. И ради них тоже.
Он смущенно засмеялся.
— Право же, я думал только о себе с тех пор, как унаследовал графский титул. Я не представлял, что это может касаться как-то других людей, что они могут начать надеяться на какие-то перемены. Но сегодня я лицом к лицу столкнулся с реальностью чужой жизни, и это заставило меня призадуматься. — Граф печально взглянул на Рену. — В своей жизни я не часто предавался размышлениям. Я выполнял свой долг моряка, но в остальном был безрассудным, и меня это устраивало. Но теперь… — он вздохнул. — Их нужда так отчаянна и страшна… Я почувствовал, что должен как-то помочь. И в то же время, что я могу? Разве только молиться, чтобы мы нашли больше монет и оказалось, что они дорого стоят.
— Да, — сказала Рена, — мы будем молиться.
— Итак, я сбежал, потому что не хотел давать им ложных обещаний. Я пришел домой и стал писать письма, пока не услышал грохот внизу.
— Это был стул.
— А почему вы собирались спать на диване? Разве у нас мало свободных спален?
— Я решила, что подыщу что-нибудь утром, при свете.
— Вы не можете остаться здесь на ночь.
— Нет, могу. И как раз собираюсь это сделать.
— Рена, будьте благоразумны.
— Я благоразумна. Кроме того, я хочу, чтобы Клара оставалась рядом со мной, а отнести ее наверх не так просто.
— Кстати о Кларе, она усердно клюет мои ботинки. Она, понятно, считает, что вас все еще нужно защищать. Прошу вас, отзовите, пожалуйста, свою курицу.
Рена рассмеялась и выполнила просьбу графа, потом допила чай.
— А теперь, сударь…
— Джон.
— А теперь, Джон, пожалуйста, будьте благоразумны, отправляйтесь спать.
Граф взял под козырек:
— Слушаюсь, мэм. Увидимся, как пробьет семь склянок.
Позже, свернувшись калачиком на диване, Рена вспомнила, как в детстве ей хотелось иметь брата и сестру, особенно брата. Вот, кто для нее Джон, — брат, которого у нее никогда не было; тот, с кем можно поговорить и посмеяться, потому что они смотрят на мир одинаково; тот, кто будет заботиться о ней и позволит заботиться о себе.
Засыпая, Рена чувствовала себя такой защищенной и счастливой, какой не была уже долгие месяцы.
Утром Рена встала, «как пробило семь склянок», и немедленно отправилась купить у Неда свежего молока. В лавке она встретила почтальона Джека и рассказала ему о новоселах пастората.
— Я там больше не живу. Я служу экономкой в Мызе.
— У меня для вас письмо, — сказал Джек, заглядывая к себе в сумку. — И еще одно для Мызы.
Девушка взяла оба конверта и направилась к дому. Стояло чудесное утро, свежее и по-настоящему весеннее, у Рены было хорошее настроение, и она весело шагала по дороге.
На кухне девушка увидела ликующего Джона: Клара снесла два яйца.
— Каждому по одному, — сказал он.
