Он произнес эту фразу с таким неподдельным восхищением перед женской красотой, какую могут так галантно выражать только французы.
И Габриэль Дюпре, отбросив шляпку в сторону, повернулась к нему с благодушной улыбкой. А он уже протягивал ей большой хрустальный бокал, где пузырился божественный напиток.
И тут она заметила Иоланду, застывшую на пороге.
— Кто это? — спросила актриса недовольным тоном.
— Ваша личная горничная, мадемуазель, — поспешил объяснить месье Дессен. — Мадам Латур сама только что прибыла из Англии, и нам повезло, что мы смогли определить ее на эту должность.
— Она выглядит чересчур молодо для опытной горничной, — недоверчиво произнесла мадемуазель Дюпре. — А неумеха мне не нужна.
— Вам не стоит беспокоиться, мадемуазель. Мадам Латур уже работала горничной. — Месье Дессен почти умоляюще взглянул на Иоланду, ожидая, что она подтвердит его слова. — Разве это неправда?
— Да-да, конечно, месье, — поспешно ответила Иоланда.
Она осмелилась войти в комнату и добавила:
— У меня с собой рекомендация. Если мадемуазель интересует, то вы можете ознакомиться с ней. Месье Хартли уже видел ее.
— Надеюсь, что он знает, кого нанимать, — отмахнулась Габриэль Дюпре. — Мне лишь надо, чтобы ты знала свои обязанности, не страдала морской болезнью, чтобы тебя не тошнило в экипаже и чтобы ты избавила меня от своих капризов, которые, к сожалению, присущи прислуге.
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы угодить вам, мадемуазель.
— Раз так, то приступай к своим обязанностям.
На этом актриса резко оборвала разговор.
Иоланде стало понятно, что тон, с которым эта роскошная женщина говорит с прислугой, разительно отличается от чарующего голоса, предназначенного для публики.
На приказание хозяйки ей нечего было ответить, потому что в этот момент носильщики начали вносить в спальню бесчисленное количество дорожных сундуков. Все они были велики размером, судя по всему, ужасно тяжелы и сделаны из самой дорогой кожи. Затем появилась целая дюжина шляпных коробок.
Этот момент месье Дессен счел для себя удобным, чтобы удалиться, и поэтому торопливо направился к двери.
— Если вам что-то понадобится, мадемуазель, — пятясь и кланяясь, говорил он, — то вам стоит только сообщить мне, как все будет сделано.
Его уход выглядел поистине театрально.
Габриэль Дюпре, осушив до дна бокал, протянула его Иоланде.
— Налей мне еще, — произнесла она резко. — И приготовь ванну.
Иоланда наполнила протянутый бокал, потом, оглядевшись, увидела дверь в соседнее помещение и поняла, что там находится туалетная комната. Она заглянула туда и увидела огромную ванну, расположенную посреди комнаты, а рядом большие бадьи с горячей и холодной водой.
— Ванна вам приготовлена, мадемуазель, — произнесла она. — Сейчас только ее наполнят водой.
Окинув взглядом горы багажа, Иоланда спросила:
— Не подскажете ли вы мне, мадемуазель, в каком из сундуков находятся вещи, в которые бы вы хотели переодеться после ванны?
Актриса, потягивая шампанское, вновь занялась разглядыванием себя в зеркале.
— Я предполагаю, что ты умеешь читать, — произнесла она не без ехидства.
Иоланда огляделась, и ею овладело смущение, ведь она должна была еще раньше заметить, что на одном из сундуков был прикреплен ярлык, на котором неуверенным почерком явно безграмотной горничной было нацарапано на французском с грамматическими ошибками нечто вроде: «Платья на сегодняшний день». Это было счастливое напутствие Иоланде от той служанки, которая так боялась путешествия по морю.
Иоланда открыла сундук и обнаружила там уложенные на самом верху открытое вечернее платье и шелковое нижнее белье, поразившее ее своей тонкостью. Кроме того, она извлекла изящные туалетные принадлежности, которые тут же начала выкладывать на столик перед зеркалом.
Занявшись этой работой, Иоланда скинула мешавшую ей двигаться шерстяную шаль, повесила ее на спинку стула, и тотчас же белое муслиновое одеяние девушки, каким бы ни было оно скромным, привлекло внимание актрисы.
— Я бы предпочла, чтобы ты одевалась соответственно своей профессии, — холодно произнесла Габриэль.
— Боюсь, мадемуазель, — ответила Иоланда, — что у меня нет другого, более подходящего наряда. Темное платье и передник, которые я носила, когда служила у своей прежней хозяйки, принадлежали ей, и я вынуждена была оставить форму горничной в том доме, где служила.
— А я хочу, чтобы мои служанки выглядели именно служанками, — заявила актриса. — Впрочем, хватит говорить об этом. Мне безразлично, что ты носишь, пока мы не прибудем в Париж.
Тут Габриэль сделала многозначительную паузу, а потом произнесла голосом, каким судьи провозглашают смертный приговор:
— Конечно, если мои требования тебя не устраивают, я уволю тебя тотчас же, как только смогу найти кого-нибудь взамен.
— Разумеется, мадемуазель, вы вправе сделать это. Я все понимаю и постараюсь угодить вам, — умоляющим тоном заговорила Иоланда.
— Расстегни мне платье, — распорядилась Габриэль Дюпре. — Что-то ты много разговариваешь и забываешь о своих обязанностях. Я слушаю твою болтовню уже столько времени, а еще не искупалась и к тому же умираю от голода и жажды.
К тому времени, как мадемуазель смыла с себя дорожную грязь и облачилась в потрясающе откровенное неглиже, Иоланда уже успела убедиться, что ее новоприобретенная госпожа придирчива, капризна, груба и только и ищет повода, чтобы в чем-нибудь обвинить прислуживающих ей людей.
Вероятно, все свое обаяние, все хорошее, что было в ее душе, Габриэль Дюпре изливала публике в театре и, оставшись наедине со служанкой, выказывала отвратительные черты характера, пусть даже ее аудиторией была лишь одна Иоланда.
Наблюдать за преображением актрисы девушке было даже интересно. Это было воистину двуликое существо. Когда Иоланда расчесывала ее великолепные рыжие волосы, достойные кисти Тициана, Габриэль шипела на нее как змея, но лишь только послышался стук в дверь, к актрисе тут же вернулось все ее обаяние.
— Должна ли я посмотреть, кто пришел, мадемуазель, — нерешительно спросила Иоланда.
— Разумеется, — бросила актриса пренебрежительно, — неужели ты думаешь, что я побегу открывать дверь?
Стук в дверь прозвучал не из коридора, а из соседней комнаты, соединенной со спальней Габриэль, и когда Иоланда открыла ее, то увидела, что это гостиная, причем тоже заставленная вазами, полными благоухающих цветов.
Среди этого великолепия странно выглядел маленький человечек типично английской внешности. По его костюму и манерам Иоланда догадалась, что это лакей герцога.
С первого взгляда она почувствовала к нему симпатию, мужчина тоже взглянул на нее с восхищением. Хотя это давалось ему с трудом, он все-таки проговорил по-французски:
