…Dance me on and on.Dance me very tenderly and dance me very long.We’re both of us beneath our love, we’re both of us above.Dance me to the end of love,Dance me to the end of love.Как уже писалось ранее, на зону можно было ввозить анашу «в пределах разумного». Пределы разумного достигали двух-трёх спичечных коробков, но этого хватало. Анаша покупалась в Верх-Исетском районе у знакомых цыган. Хорошая, качественная. Конечно, она могла брать анашу напрямую у заместителя начальника отдела по борьбе с наркотиками, но это было рискованно. Бандиты были слишком умны, прозорливы и опасны. Это только в корпоративном мире не ошибается тот, кто не учится. У бандитов, как на войне, «сапёр» ошибается только раз.
Она не курила. Поэтому получала свою дозу «паровозиком», от Паши, вдыхая аромат его дыхания, пока лёгкие не наполнялись едким и обжигающим дымом.
После анаши хотелось секса. Много. Наверное, этого он и добивался. Он, как опытный тренер, умел выжать всё, по максимуму.
Он подхватывал её на руки и уже не отпускал. Он носил её на руках всегда и везде. Он не позволял ей прикоснуться к полу.
Он смотрел на неё так, что прожигал до печёнок своими миндалевидными еврейскими глазами. От каждого его прикосновения по телу пробегал заряд электрического тока. Его чувственные губы покрывали поцелуями каждый сантиметр её тела.
Только он умел целовать так, что кружилась голова, а сознание улетало куда-то в космос. Только он умел проникать языком в самые глубины души. Только он мог подчинить себе её всю.
Он любил когда она нежно касалась губами его шеи и то, как она запускала свои пальцы в его мягкие и тёплые волосы, слегка массируя его голову. Он любил есть халву с кончика её языка своими мягкими губами. Он любил нежное прикосновение её пальчиков и «поцелуи мотылька».
Они были молоды, сильны и неутомимы. В его объятиях, в его сильных и нежных объятиях она чувствовала себя послушной скрипкой в руках умелого мастера. Она бросалась в волны его нежности, чтобы утонуть, раствориться в нём. Их тела сплетались в каком-то безумном, неистовом, исступлённом танце любви, в какой-то жуткой вселенской всепоглощающей страсти. Наверное, таким образом они пытались избавиться от всего того ужаса, который происходил вокруг. И не было во Вселенной силы, способной разъединить их.
Девочки
Когда выпадала возможность, Лара старалась уединиться почитать книжку, чтобы совсем не деградировать. Но тут Юлька Бжик – “наблатыканная!” – выдавала очередной перл, примерно такой:
– Сидишь, читаешь, а мужики вокруг тебя ходят и думают: «Еб. ть её некому, вот она умные книжки и читает…»
– Бжик, ты обладаешь удивительным талантом опошлить всё, даже Булгакова. Я читаю, чтобы алфавит не забыть… тут… с вами… а не от сексуальной озабоченности.
Да, думала Лара, вот так всегда: мужчины молчат по-умному, а женщинам лишь бы брякнуть что-нибудь. Натура, что ли, такая? Эх, женщины, женщины, девушки, девочки, сколько вас было в её жизни: истерзанных, замученных, убитых. В чём была их вина? Оказались недостаточно сильными? Или недостаточно умными? Или просто не повезло?
…Девочек разводили по комнатам. Потом обменивались. Играли «в бутылочку» – это у бандитов любимое. Или трое на одну – вертолёт. Лара оставалась в гостиной, вынужденная слушать. Видеть ни разу не приходилось (Господь миловал!), но эти крики! Эти истошные, нечеловеческие крики! Они будут преследовать всю жизнь.
– Господи, что же они там с ними делают?!
– Эй, братва, это обязательно… секс «с пристрастием?» По-нежнее нельзя?
– Не впрягайся не в своё дело! А за проституток вообще впрягаться западло!
Это была запретная территория. Ей нельзя было вмешиваться, тем более защищать. Одно неосторожное слово, действие, взгляд – и она сама могла оказаться на их месте. Муж мужем, а пьяные, обкуренные бандиты понимали только одно: ствол в лоб.
Девочки-девочки! Выползали на коленях (ноги уже не держали), голые, избитые, истерзанные, ползли, тянулись, целовали руки, в глазах мольба «спаси!», а она тупо смотрела и ничего не могла сделать.
Во избежание той же участи (авторитет авторитетом, но мало ли), Лара носила в кармане suicide capsule – маленькую ампулу с розовой жидкостью, выданную под расписку. Единственная гарантия безопасности, которую могла дать Родина.
Одной всё-таки удалось помочь. Привезли как-то бандиты девчонок себе для развлечений, одна совсем тощая, в чём душа держится. Глаза испуганные. Ларе стало её особенно жаль. Ну хоть бы одной помочь.
– Эй, братва, а эта тоже с вами? Что-то она мне не нравится. Что-то она какая-то слишком тощая. И вид больной, – кривя лицо, сказала Лара. – Может, у неё СПИД?
– А-а-а, ну если у неё СПИД, тогда мы её трахать не будем, – сказали бандиты и бросили тощую в комнате, на полу. («Как же всё-таки мужчины легко ведутся на такие женские уловки», – подумала Лара. Особенно они боятся всяких болезней.)
Сидит этот забитый, испуганный зверёк в углу, на полу, глаза голодные. Лара пододвинула ей разнос с едой: «Ешь. Рассказывай». Зверёк начал жадно есть и разговорился. Дескать, сама она из Нижнего Тагила, что в «город не для маленьких девочек» её привезла сестра, что они устроились медсестричками в больницу, но зарплату платят с перебоями и мало. Кушать хочется, иногда доедают за пациентами. Поэтому приходится… Вот так жили тогда «сёстры милосердия».
