Книга Первая, вторая, третья - Лариса Соболева

Михаил не бросил друга в таком состоянии, поехал к нему ночевать. Наверное, легче переживать стресс тем, кто пьет: выпил и уснул, наутро что‑нибудь придет в голову дельное. Но они оба не пьют, вообще‑то Захар без спиртного был словно пьяный, дома он слонялся, как маятник, о чем‑то думая. Думал он явно о Светлане и о том, куда ее могли увезти, а что тут надумаешь при полнейшей неизвестности? Не приходило идей и Михаилу, изучив холодильник, он принялся готовить ужин, так как другу явно было не до хлеба с маслом. За это время Захар созвонился со Стрижом, напомнил тому об обещании, потом сидел на кухне, пока Михаил жарил картошку с мясом, вдруг вспомнил о бабушке Светланы.

— Я позвоню ей, — схватился за трубку Захар.

— Не стоит пугать старушку, — предупредил Михаил, но друг был не в состоянии отказаться от возможности узнать хоть что‑нибудь. По его фразам Михаил понимал, как строится диалог:

— Алло, Валентина Петровна? Это Захар. Здравствуйте. Светлана дома?.. Не вернулась?.. А, нет‑нет, Валентина Петровна, просто мы договорились встретиться… — Михаил сделал ему знак, постучав себя по лбу. — А она позвонила и сказала, что срочно едет… куда‑то… Нет, не помню. Светлячок звонила перед соревнованиями, я в тот момент о другом думал. Валентина Петровна, если она даст о себе знать, вы мне сразу… ладно? До свидания.

Кинув трубку на стол, Захар повесил нос. Поставив на стол сковороду, Михаил открыл крышку, втянул носом аромат, пробубнив:

— Ну, вот, напугал бабушку. Врать, Захарка, ты не умеешь, это большой недостаток. Надо учиться, в жизни абсолютно все пригодится.

— Я все же надеялся… Уф, как‑то надо пережить эту ночь.

— Ешь, — выкладывая рагу на тарелку, приказал Михаил. — От того, что будешь сидеть на голодном пайке, Светлячку легче не станет. Не надо раскисать.

— Кто раскис? Кто раскис? — распетушился Захар.

— Не раскис? Значит, я ошибся.

Захар взял вилку и принялся поедать рагу, к радости друга, но какой вид при этом у него был! Грозный. Михаил никогда не видел его таким, случалось, Захар взрывался, по натуре он запальчивый, однако из тех людей, которые быстро отходят. Нынешнее же его состояние внушало Михаилу опасения именно тем, что выглядел он относительно спокойным, лишь в глазах стояло темное марево, оно и настораживало. Конечно, обстоятельства сверхплохие, главное, ничего не можешь сделать, следовательно, должен принять непременное условие этих обстоятельств: ожидание. Тут хочешь не хочешь, а принимай. Захар не собирался ждать (это похвально), лучше действовать, тогда ожидание легче переносится, но он взращивал в себе нечто страшное. Гадать не пришлось, Захар сам сказал:

— Ну, если найду этих уродов… а я рано или поздно найду их… переломаю хребты. В нескольких местах, чтоб не срослись. Ломать буду беспощадно, долго, мучительно.

Михаил поверил, что его друг так и сделает — будь то положительный исход или отрицательный, — а это опасный настрой. И не только потому, что можно залететь на скамью подсудимых, но и потому, что злобу утолить нельзя, она как черная дыра — сколько туда ни кидай, не наполнится. Наверное, Захар прочел мысли друга, потому и возразил:

— Они взяли себе право распоряжаться судьбами, кто‑то должен это право отнять раз и навсегда.

Михаил кивнул, мол, согласен с тобой. Сейчас противостоять настрою Захара глупо, от этого Захар только больше заведется — такова черта эмоциональных людей. Вот если Светлячка ему вернуть живой и невредимой, то, вполне возможно, он остынет.

Светлана неплохо чувствовала людей, собственно, ей по долгу службы положено разбираться в них, ведь она связующее звено между небом и землей. Ситуации бывают разные, некоторые ощущают на борту свою беспомощность, нервничают, заставляя нервничать других пассажиров. Светлана обязана найти подходящие слова (в каждом конкретном случае разные), которые успокоят невротиков, и она их находила. Сейчас, глядя на Родиона, девушка поняла, что к этому человеку не существует ключей, из слов до него доходят только те, которые он хочет услышать. А глаза у него удивительно ясные, светлые, но они ничего не имели общего с человеческими глазами. В них не наблюдалось перемен, как случается при смене эмоций, не было теплоты, но и холода не было, в данную минуту он представлялся разумным человеком, с которым можно договориться. Светлана понимала, что увезли ее не для того, чтоб услышать отказ. Все же стало интересно, какой ответ он даст на вопрос:

— А если откажусь?

Нет холода? Ошиблась. Его глаза стали белесыми, словно бельма.

— Я залью твой труп раствором бетона. За этим домом вырыт котлован под фундамент пристройки для прислуги, там, под слоем бетона, тебя ни одна собака не найдет. Никогда. Каков твой выбор?

Он ответил без каких‑либо красок в голосе, абсолютно ровно, но у Светланы не вызвало сомнений, что угрозу это дьявольское отродье воплотит в реальность.

— Выбор? Вы мне его не оставили.

— Мое имя Родион. Ты, Лиза, называла меня Роди. Повтори: Роди.

А ведь ни один мускул не дернулся на его лице, когда она, в общем‑то, дала согласие, и взгляд не переменился.

— Роди, — повторила Светлана. — Я могу позвонить бабушке?

— Нет. Никому. Пока ты будешь Лизой, никто не должен знать о тебе ничего.

— Я только скажу, что со мной все в порядке… — Не слышит, не хочет слышать. — Меня будут искать! Моя бабушка и…