– Каким бы печальным ни был повод для переезда, перемены – всегда к лучшему, – считала бабушка.
Я была рада уехать из Лондона и от Тоби Брауна. Кроме того, мне всегда очень нравилось в Бич-Хауз. У меня была там комнатка, в которой стоял овальный туалетный столик с трюмо, где красовался набор серебряных расчесок, а спала я под синим лоскутным одеялом. Обожаю засыпать в своей огромной кровати и просыпаться под шум волн. Первое, что я обычно делаю по утрам, – смотрю в окно, чтобы понять, достаточно ли на улице солнца, потому что солнечная погода предвещает целый день на пляже. А если на улице дождь, то мы остаемся дома, играем в настольные игры и Лукас закатывает истерику, если я начинаю с ним драться.
Единственное, что мы с Лукасом можем делать вместе часами, не переругиваясь, – это ловить рыбу. Дедушка иногда берет нас с собой, когда уезжает рыбачить на своей маленькой лодке, и тогда мы ловим макрель. Еще мы вместе гуляем по побережью с ведрами и сетками в поисках морских обитателей, которые остаются в бассейнах после отлива, – крабов, всевозможных видов креветок и морских водорослей. Обычно все заканчивается дракой и закидыванием друг друга мокрой морской травой. Мой брат может быть нормальным, если захочет.
Проходит несколько часов, прежде чем мы наконец поворачиваем направо и едем по узкой извилистой дороге, обочь которой растут камелии. Дом, где мы живем, – у самого основания крутого холма, через темно-зеленые деревянные ворота. Мое сердце начинает учащенно биться, когда я вижу море, словно большое голубое одеяло, уходящее за горизонт. Странно больше не видеть прадедушку Мика, стоя за дверью, который машет нам, словно священник, крестящий паству, а затем устремляется к машине. После каждых каникул было очень тяжело уезжать, зная, что ему придется остаться тут в одиночестве. Дедушка говорил, что у него самый упрямый отец в мире – он никак не хотел переехать в дом престарелых, даже когда уже больше не мог сам себя обслуживать. Он хотел закончить свою жизнь в окружении воспоминаний о том, где он провел столько счастливых лет.
На следующий день, когда сотрудники службы грузоперевозок уже уехали, а мы еще не распаковали даже половины коробок, бабушка предлагает устроить пикник на пляже.
Как я люблю запах моря, крики чаек и вид лодок, выплывающих из бухты и возвращающихся в нее. Я бегу по лужайке перед домом, слезаю с крутых ступеней, распахиваю ворота и лечу по тропинке, заросшей лесом.
– Не так быстро! – слышу я, как кричит бабушка. – У тебя шнурки развязались!
Я смеюсь. Бабушка всегда подымает шум по пустякам.
И вдруг я начинаю орать не своим голосом.
– Она была воот такая длинная! – показываю я руками. – И бросилась прямо на меня.
Смотрю в траву. Мельком вижу чешуйки, темные полосы и бусинки глаз.
– Да, – скрещивает руки Лукас. – В любом случае, даже если это и змея, то, скорее всего, простой уж. А они не ядовитые.
– Завяжи шнурки, – командует бабуля. – И больше не надо истерик.
Она протягивает руку, и на этот раз я хватаюсь за нее.
Пляж небольшой. Народу сегодня мало. Бабушка расстилает коврик, а дедуля не хочет садиться.
– Забава наша кончена. Актеры… – говорит он с закрытыми глазами, как будто стоит на сцене.
– О… Опять началось, – закатывает глаза бабуля.
Дедушка любит играть. Он директор театра и долгое время руководил одним из местных театров в Хэмпстеде – мимо него не прошел ни один спектакль, ни одна пьеса. Дедуля стал директором своего первого театра на западе Лондона в возрасте всего двадцати шести лет и вспоминает, что это был счастливый год – тогда же он познакомился с бабулей. Он рассказывал нам с Лукасом, что на тот спектакль «Укрощение строптивой» бабушку привела сама судьба. Ее лучшая подруга играла там главную роль.
– Ты должна познакомиться с Тимом, – сказала она бабуле в гримерке в тот же вечер после спектакля. – Он такой красивый…
Бабушка качает головой, потому что про «красивый» ничего не помнит.
– И тут я увидел ее, в длинном черном платье, с такими же прекрасными каштановыми волосами, как у тебя, Дженьюэри. И мы стали встречаться. Если бы я ее никуда не пригласил, кто-нибудь другой отбил бы ее у меня. Так что запомни мой совет, Лукас.
– Я не люблю девушек, – сказал брат, глядя на меня.
– Мы поженились через полгода. Бабушке было двадцать один.
Я думаю, что дедуля будет скучать по своей работе в Лондоне, но он не собирается выходить на пенсию. Он будет работать из дома – придумывать истории и подавать идеи для театральных компаний. Ему нужно время, чтобы написать собственную пьесу, а еще можно посмотреть, не нужен ли в какой-нибудь из местных школ «старый добрый преподаватель актерского мастерства».
Я помню, как дедуля, приходя домой, рассказывал нам, какие актеры потрясающие существа, уязвимые и великолепные одновременно. Иногда Лукас и я подражали ему, сидя на кухне. Лукас брал тетрадь по математике и представлял себе, что это на самом деле дедушкина пьеса.
– Дорогая! – ахала я, размахивая тетрадью в воздухе. – Это просто чудесно. Нам это так нужно!
Или же я садилась, скрестив ноги, вздыхала и возвращала тетрадь брату со словами:
– Это звучит просто ужасно!
И мы все смеялись, особенно дедушка, который находил все это очень близким к реальности.
Бабуля разворачивает бутерброды.
– Лукас, яйца или сыр?
– Я не буду.
Я чувствовала, что Лукас частично винил в переезде и меня тоже; он знал – надо мной издевались в школе, тогда как его любили. Почему же тогда именно ему пришлось уехать от своих друзей? Я замечаю, что бабушка сетует дедушке – Лукас почти не разговаривает с тех пор, как мы приехали. И вообще ходит как в воду опущенный. Бабуля смотрит на море, обхватив себя за талию.
– Даже зимой Мик приходил сюда, на пляж, в своих старых синих плавках и купался перед завтраком. По-моему, прохладно, а ты как думаешь, Лукас?
– Подумаешь, – отвечает дедуля, и мне становится смешно.
– Говори, что хочешь. Ты-то вообще никогда не плаваешь.
– Плаваю.
– С каких это пор? Докажи, – раззадоривает бабуля. Лукас наконец поднимает голову, хотя по-прежнему делает вид, что ему совсем не интересно.
– Какие ставки? – разминает дедушка мышцы.
– Если сможешь войти в воду, куплю тебе на ужин лобстера.
Дедушка скидывает с себя темно-синий джемпер (он всегда носит свитера, даже летом), сбрасывает обувь и стягивает брюки. Мне кажутся весьма забавными его тощие белые ноги.
Пока он бежит к морю в просторных трусах, бабушка и я хлопаем в ладоши. Несколько других семей останавливаются – смотрят и улюлюкают. Далее слышится «бултых!» и сразу же стон – вода, видимо, холодная.
