— Что? — Дженнифер вытаращила свои и без того большие небесно-голубые глаза и с ужасом уставилась на Бардалфа. — Ты… жил… со стриптизершами?!
— Но мы никогда не совокуплялись, — с усмешкой пояснил он. — Мы жили в одной анфиладе, но в разных комнатах. Просторно, как в космосе, и никаких обязательств друг перед другом. Приход, уход, затворничество на весь день или гости с утра до вечера — у каждого был свой режим, свой график… Прекрасный вариант!.. Пита я пристроил в комнате одной из девушек, у которой было русское имя Таня.
— У одной из этих… стриптизерш?
— Да. Стриптизом Таня зарабатывала себе на жизнь, — решил он просветить пуританку Дженнифер. — Она придерживалась строгих моральных принципов. Регулярно переводила деньги родителям в Торонто. Открыла приют для больных бездомных животных и в свободное время ухаживала за ними. Таня понравилась бы тебе.
— Ты смеешься надо мной! — возмутилась собеседница Бардалфа.
— Нет, даю честное слово. Этим отчасти объясняется, почему она разрешила Питу временно пожить в ее комнате. У нее доброе сердце.
— Но как же они спали? Неужели врозь? — Глаза у Дженнифер опять полезли на лоб. — Я знаю нрав, а вернее… безнравственность Пита, и…
— Объясняю. — Бардалф добродушно улыбнулся. — Обе стриптизерши работали по ночам — пританцовывая, раздевались догола в одном из роскошных ночных клубов близ Таймс-сквер. Так что Пит в ночное время спокойно спал в Таниной кровати. Днем же в ней спала сама хозяйка, а Пит мог проводить светлые часы суток на крыше особняка. Крыша плоская, — пояснил он, — и на ней даже разбит миниатюрный сад.
— Доброе у этой Тани сердце или злое, но мне непонятно, почему она впустила незнакомого человека на свою частную территорию, — продолжала недоумевать Дженнифер.
— Это был жест благодарности в мой адрес.
В двух словах Бардалф рассказал ей, как однажды помог Тане отделаться от преследовавших ее полицейских, которые под видом борьбы со скрытой проституцией пытались содрать с нее кругленькую взятку.
— Итак, возвращаясь к Питу. — Лицо Бардалфа стало серьезным, а голос приглушенным. — Я предложил ему способ выбраться из финансовой трясины, в которую его засосала жадность безмозглого афериста, и он согласился со мной. Согласился продать мне «Монтрозский угол», чтобы вырученной суммой откупиться от преследовавших его головорезов. У меня создалось впечатление, что он ничуть не пожалел, когда навсегда потерял этот дом.
Ведь, насколько я помню, Пит никогда не испытывал любви или хотя бы простой привязанности к Монтрозу, плато Анкомпагре, да и ко всему этому горному краю.
— Никогда, — согласилась она с ним.
— По слухам, примерно год назад Пит, скрываясь от своих врагов, которые, несмотря на его откуп, продолжали угрожать ему расправой, бежал в Аргентину или Бразилию…
С минуту помолчав, Бардалф вдруг исподлобья взглянул на Дженнифер и сухим, почти официальным тоном сказал:
— Ну. а теперь вернемся к нашим баранам. Так когда же ты сможешь покинуть особняк?
Закусив нижнюю губу, она резко бросила ему:
— У тебя камень вместо сердца, Бардалф!
— Практичность вместо слюнтяйства — так будет вернее, — буркнул он.
— Я давно знаю в тебе это качество… Послушай… — Женщина помолчала, потом тряхнула головой и посмотрела ему прямо в глаза. — Я хочу объяснить, в чем сложность моего положения.
— Ты уже говорила об этом и довольно подробно, — хмуро заметил он.
— Пожалуйста, выслушай меня еще раз.
Небесно-голубые глаза словно гипнотизировали его. Он видел, что она готова была вот-вот расплакаться, и от жалости к ней у него вдруг до боли сжалось сердце. Но ему удалось скрыть от нее свое эмоциональное состояние, как удавалось делать это всякий раз, когда он попадал в какую-нибудь щекотливую или неприятную ситуацию. А таких ситуаций в его жизни было превеликое множество.
— Ну хорошо, — согласился он, — я выслушаю тебя… Только говори покороче. Но сразу предупреждаю: моя позиция останется неизменной.
— Ты осуждаешь меня за попытку что-то объяснить тебе?
— Можешь попытаться даже убедить меня в чем-то, — с ухмылкой сказал он. — И для этого я позволю тебе прибегнуть к любым способам и средствам, вплоть до зубов и ногтей. Ведь ты грозилась сражаться со мной до последнего. Так что когда Лу заглянет к тебе в следующий раз, вполне возможно, что она обнаружит на полу капли или даже лужицы моей пролитой крови.
— Лу на пару недель махнула в Испанию, — улыбнулась Дженнифер, — так что к тому времени, когда она вернется, вся кровь, которую я выпущу из тебя, успеет, к сожалению, улетучиться.
Бардалф весело рассмеялся, а Дженнифер успокоилась и предельно сосредоточилась. Будущее ее сына зависело от того, что она сейчас скажет и как скажет. Главная ее задача на этот раз — убедить Бардалфа, что Энди нуждается не только в постоянном присмотре и уходе, но и в определенных, стабильных условиях жизни.
— Я хочу рассказать тебе о моем сыне чуточку поподробнее, — мягко начала она. — Хочу, чтобы ты знал, что он из себя представляет и почему я так переживаю за него.
— Я весь внимание.
— Энди родился недоношенным, — сказала Дженнифер. — Возможно, причиной тому послужило то обстоятельство, что я, будучи беременной, выполняла в доме слишком много тяжелой работы в течение слишком длительного времени.
— Похоже, это входило в планы Берты, — пробормотал Бардалф. — Очевидно, она хотела, чтобы ты потеряла ребенка.
— Возможно. Вполне возможно. — Дженнифер на минуту задумалась, будто вспоминая что-то. — Тетушка Берта недвусмысленно и неоднократно напоминала мне, что беременность и тем более роды способствуют увеличению веса женщины. Так или иначе Энди родился хилым и болезненным ребенком. Примерно через полтора года после его появления на свет у него случился первый приступ астмы. Я страшно перепугалась. Думала, он умирает. На «скорой» его увезли в больницу и спасли, сразу поместив в кислородную палатку. В тот день мне стало ясно, что он для меня дороже жизни, и с тех пор я неусыпно слежу за его здоровьем. Главное, чтобы он не попадал в стрессовые ситуации. Если что-то выводит его из душевного равновесия, начинается приступ астмы. В последнее время Энди болел так часто, что я нигде не могла устроиться на постоянную работу; мне приходилось часами находиться дома и присматривать за ним.
— Да, положение не из легких.
Бардалф вздохнул и внимательно посмотрел ей в глаза. В них не было и намека на негодование или сожаление по поводу того, что из-за болезни сына она оказалась в финансовых тисках. Ее небесно-голубые глаза светились лишь чистой любовью. Где-то на задворках его сознания лениво проплывала неоформившаяся мысль: а как бы он себя почувствовал, если бы завоевал сердце этой женщины, в глубинах души которой, возможно, постоянно рождались и кружили сильные и никому не ведомые тайные страсти?
