Она бросила на него быстрый взгляд, отметив мальчишески невинное выражение лица.
— Скажи мне честно, Шон, это недоразумение ничуть тебя не обеспокоило, верно? Оно тебе даже на руку. Раз твоя мать думает, будто ты… связан со мной, она оставит тебя в покое, так?
— Пожалуй… — не глядя на нее, признал Шон, переминаясь с ноги на ногу.
— Значит, несмотря на все твои протесты, в действительности ты будешь меня использовать.
— Никогда! — Теперь Шон смотрел ей прямо в глаза. — Слышишь, Дейзи? Я никогда не сделаю ничего, что может тебе навредить. Ты это знаешь.
Она не ответила.
Ее молчание больно задело Шона. Дейзи видела это по неожиданному всплеску чувств, отразившемуся в его глазах. После минутного колебания он решительно шагнул к двери.
— Я поговорю с матерью, прямо сейчас. В доме много комнат. Я уверен, она найдет для тебя что-нибудь более изолированное.
— Шон! — остановила его Дейзи и глубоко вздохнула, прогоняя остатки гнева. — Не стоит. Все в порядке. Эта комната вполне подойдет.
Он нахмурился.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— А как же насчет моей матери? Ну, о всяких ее предположениях?
Дейзи пожала плечами.
— Я думаю, рано или поздно она доберется до истины. Достаточно взглянуть на нас, чтобы понять: между нами нет ничего, кроме дружбы. Ты со мной согласен?
— Вполне, — после секундного колебания отозвался Шон.
Дейзи, отбросив наконец все сомнения, наклонилась к чемодану.
— Я хотела бы переодеться, — ледяным тоном бросила она.
Шон, кажется, собирался что-то сказать, однако промолчал и, неторопливо подойдя к двери, закрыл ее за собой.
Первым побуждением Дейзи было запереть на замок дверь, которая отделяла их друг от друга. Но она тут же обуздала свой порыв, положившись на инстинкт, говоривший ей, что Шону можно доверять.
Другой вопрос — может ли она доверять себе…
Четверть часа спустя Шон осторожно постучал в дверь Дейзи. Ответа не последовало.
Его охватила паника. Шону припомнился обиженный взгляд Дейзи, разочарованное выражение ее лица, когда он попытался объяснить, какими мотивами руководствовалась его мать.
Он снова постучал, на этот раз громче.
Ответа не было.
И тогда Шон решительно открыл дверь. В комнате стояла тишина, если не считать шума прибоя, доносившегося снаружи. Легкий порывистый ветерок раздувал шторы на застекленной двери — мать называла ее французским окном, — выводящей на веранду.
Шон направился к веранде. Дейзи, опираясь на перила, вглядывалась в подступающую темноту, наполненную мерным шумом прибоя. У Шона вырвался вздох облегчения. Слава богу, не уехала!
Дейзи переоделась, теперь на ней были бледно-зеленая блузка и длинная развевающаяся юбка с золотисто-зелеными экзотическими цветами. В ее распущенных волосах — длинных, почти до пояса, — играл ветерок. Дейзи выглядела как никогда умиротворенной и, как всегда, красивой.
Чуть помешкав, Шон медленно направился к ней. Звук его шагов по выложенному кафелем полу заставил Дейзи обернуться. Увидев Шона, она улыбнулась.
Его сердце лихорадочно застучало.
Впервые за все время он ей солгал. Солгал, когда подтвердил ее слова: «кто бы на них ни взглянул, сразу увидит — они просто друзья». Нет, не просто друзья — что-то между ними произошло. Какая-то перемена.
Извечное плотское влечение мужчины и женщины.
— Как же здесь покойно… — тихо сказала Дейзи.
Шон заставил себя улыбнуться, встал к ней лицом и прислонился к перилам.
— Ну что, уже не жалеешь, что приехала?
— Уже не жалею. — Дейзи отвела от него взгляд, посмотрела на шумящую внизу синеву и глубоко вздохнула. — Впервые со смерти Мэтта я принадлежу сама себе.
Острое чувство вины пронзило сердце Шона, когда он услышал имя друга. Какое он имеет право, пренебрегая памятью Мэтта, вожделеть его жены?
— Работа и забота об Реджи занимают все мое время. Я почти забыла, кто я. Может быть, в этот уик-энд я вновь обрету себя, — задумчиво проронила Дейзи.
— Я бы очень хотел помочь тебе в этом, — отозвался Шон. — Помочь тебе снова обрести себя.
Дейзи повернулась к нему. Их взгляды встретились и долго не расставались.
Интересно, подумал Шон, поняла ли она, что я имею в виду нечто большее, чем обретение себя? Я говорил о пробуждении в некоем… романтическом смысле, о пробуждении чувств, подавленных заботами и трудами, заполнявшими ее жизнь в последние годы.
Игривый ветерок бросил ему в лицо прядь волос Дейзи — чуть влажных, пахнущих камелией. Может быть, сон начинает сбываться? Обнять бы ее сейчас, зарыться лицом в этот благоуханный водопад и стоять так долго-долго, наслаждаясь одним лишь ощущением ее близости… Но Дейзи быстрым движением подхватила игривую прядь, скрутила волосы и перебросила через плечо.
Однако что это? Шон готов был поклясться, что увидел в ее прекрасных изумрудно-зеленых глазах отражение своих чувств. Видно, игра лунного света или темный морок навязчивых желаний заставил меня увидеть невозможное, решил Шон. А может, Дейзи тронуло мое предложение?
Она глубоко вздохнула, помолчала, а затем с обычной вежливой улыбкой сказала:
— Спасибо, Шон, но с этим я должна справиться сама.
Он ошибся. Дейзи не нужно то, что он мог бы ей предложить — свою любовь. Для нее он навсегда останется другом ее мужа, ее другом, не более.
Стараясь не выдать своего разочарования, Шон как можно непринужденнее воскликнул:
— Не знаю, как ты, а я умираю с голоду! Ну что, попробуем атаковать холодильник моей матери?
Дейзи мелодично рассмеялась — в ночи будто зазвенели серебряные колокольчики.
— И как можно скорее!
Положив Дейзи руку на плечо, Шон вслед за ней вошел в комнату. Ненадежный баланс их дружеских отношений был, можно сказать, восстановлен. Интимность момента ушла, рассеялась, будто ее и не было.
Вот только сердце Шона никак не хотело войти в свой нормальный ритм, да в мысли вплеталась тоска, с которой он никак не мог справиться.
5
— Дейзи, проснись!
В дверь, отделяющую ее спальню от комнаты Шона, стучали.
— Отстань, Шон… — простонала она, натягивая на голову простыню.
— Ну давай же вставай, дорогая. Солнце сияет, вода сверкает, песок золотится, а ты валяешься в постели. Тратишь драгоценное время.
Дейзи стянула с головы простыню ровно настолько, чтобы увидеть стрелки будильника.
Одиннадцать. Не может быть! Она поморгала и снова взглянула на часы. Ну и ну. Даже не припомнить, когда в последний раз она столько спала.
