Еще будучи ребенком, Адамсон любила выступать перед аудиторией. Она стремилась к этой независимости, к этой индивидуальности, которая отличала ее от всех и заставляла людей любоваться ею.
Но сегодня она была недовольна своим представлением. Конечно, со стороны клиентов не было никаких жалоб: «Кристалл» лился рекой, а последний клиент даже купил две бутылки «Дом Периньон»[15], заставив ее босса почувствовать себя на седьмом небе от счастья. Но сама Никола знала. Она знала, что сегодня во время работы думала не только о ней и не ощущала полного подчинения своего тела и мыслей лишь Танцу. А для нее это было именно тем, что отличало настоящую звезду от лучшей актрисы второго плана.
Никола смыла кондиционер и вышла из душа. Вытершись насухо, она накинула на себя халат, наслаждаясь ощущением теплой материи, касающейся ее кожи. Затем, затянув пояс, вышла из ванной комнаты.
И остановилась как вкопанная. На какое-то время она обо всем забыла. Но только на какое-то время.
– Бет! – выдохнула Никола.
– А кого еще ты ждала?
Танцовщица направилась в кухню.
– Прости, если я тебя разбудила, – извинилась она, доставая лазанью из микроволновки, и, вытащив две тарелки, разделила ее пополам. Одну тарелку поставила перед своим стулом, а вторую – напротив себя.
– А я, типа, не голодная, – сказала Бет.
Никола постаралась не обращать внимания на ярко выраженный диалект Черной Страны, на котором предпочитала объясняться ее сестра. Будучи детьми, они обе на нем говорили, но Бет так и не постаралась от него избавиться.
– А ты вообще ела сегодня хоть что-нибудь? – спросила Никола и тут же мысленно одернула себя – когда, наконец, она закончит играть эту роль старшей из близнецов? Старшей, хотя разница была всего лишь в каких-то минутах…
– Ты вроде как не хошь, чтоб я здесь тусила, прада? – спросила тем временем младшая сестра.
Никола смотрела вниз, на лазанью. Неожиданно ей расхотелось есть. Прямота вопроса сестры ее совсем не удивила, а врать было бесполезно. Бет знала ее так же хорошо, как она сама.
– Дело не в том, хочу я или не хочу. Просто прошло так много времени… – уклончиво ответила Никола.
– И кто ж в энтом виноват, сеструха?
Никола сглотнула и отнесла тарелку в раковину. Ей не хотелось смотреть на Бет. Не могла выносить эти обвинения и обиды.
– У тебя есть какие-нибудь планы на завтра? – постаралась она перевести разговор на что-то менее опасное.
– А чо, конешна. А ты чо, опять вечером впахиваешь?
На это Никола ничего не ответила. Было очевидно, что Бет не одобряет ее образа жизни.
– И на фига ты себя так позоришь? – продолжила младшая из близняшек.
– Мне нравится то, что я делаю, – попыталась возразить Никола. С огорчением она отметила, что ее голос поднялся на целую октаву.
– А чо ж с твоей степенью по социологии? Жалко, чесслово!
– У меня хоть степень есть, – огрызнулась Никола и тут же пожалела об этом. В воздухе чувствовалось напряжение.
– Так ведь это ж ты лишила меня энтой мечты или как?
Никола знала, что Бет именно ее винит за их взаимное охлаждение, но у нее никогда не хватало мужества прямо спросить сестру почему. Она наклонилась к раковине и вцепилась в ее край.
– Зачем ты вернулась?
– А куда мне еще деваться?
Никола молча кивнула, и обстановка разрядилась.
– И все теперь, типа, вернется на свои места? – негромко спросила Бет. Сестра почувствовала в ее голосе такую беззащитность, что ее сердце заныло. Есть связи, которые невозможно разорвать.
Грязная тарелка перед ее глазами расплылась, и на нее навалились все те годы, которые она провела без сестры.
– И как же на этот раз ты собираешься меня защищать, старшенькая?
Никола вытерла глаза и повернулась, чтобы обнять свою близняшку, но дверь ее спальни уже закрылась.
Танцовщица освободила вторую тарелку и негромко сказала, обращаясь к закрытой двери:
– Бет, я не знаю, за что ты меня ненавидишь, но мне жаль. Очень, очень жаль…
Глава 10
В семь утра Ким стояла перед могильным камнем, плотно закутавшись в кожаную куртку. Сильный ветер дул на вершине холма Роули, на котором располагалось кладбище Поук-лейн. Была суббота, а по субботам инспектор всегда находила время для семьи, независимо от того, расследовала ли она новое преступление или нет.
На могилах все еще были видны следы Рождества, оставленные живыми, вечно испытывающими чувство вины перед мертвыми: венки, уже превратившиеся в жидкие веточки и остатки соцветий пуансеттии[16], почти полностью уничтоженных погодой. Имперский красный гранит был покрыт изморосью.
После того, как ей удалось разыскать простой деревянный крест, отмечающий место погребения, Стоун откладывала почти все, что зарабатывала на двух работах, и, в конце концов, купила этот камень. Его установили через два дня после того, как ей исполнилось восемнадцать.
Ким посмотрела на крупные золотые буквы – это было все, что она могла себе позволить в те времена: только имя и две даты. И как и всегда, ее поразил коротенький промежуток между этими двумя датами. Просто мгновение.
Она поцеловала свои пальцы и плотно прижала их к камню.
– Спокойной ночи, малыш Мики. Крепкого тебе сна.
На ее глаза навернулись слезы, но она мужественно сдержалась. Это были те же слова, которые она произнесла, когда маленькое, хрупкое тельце испустило последний вздох.
Ким тщательно спрятала эти воспоминания в дальнем углу своей памяти и надела шлем. Взяв «Кавасаки Ниндзя» за руль, она повела его к воротам. Грохотать двигателем объемом тысяча четыреста кубических сантиметров на территории кладбища казалось ей кощунством, но выйдя за ворота, она немедленно завела мотоцикл. У подножия холма женщина повернула на индустриальную площадку, украшенную надписями «Аренда» – наглядное свидетельство былого индустриального величия и достаточно уединенное место, чтобы можно было позвонить.
Ким достала мобильный. Этот разговор не мог состояться рядом с могилой Мики. Она не позволит, чтобы место его последнего упокоения было заражено Злом. Даже сейчас она обязана защищать его.
Трубку сняли после третьего звонка.
– Попросите, пожалуйста, сестру Тейлор, – произнесла сотрудница полиции.
