Турецкий поначалу даже не понял, чего именно не хватает на этом столе, заваленном исписанными и чистыми листами бумаги. И только когда заставил себя сосредоточиться, понял — системного блока компьютера, который завершал рабочий дизайн письменного стола.
Это уже было нечто, и Турецкий, непроизвольно причмокнув губами, прошел на кухню, из которой доносился дурманящий запах свежемолотого кофе.
— Ну? — в глазах Марины читалось нетерпение.
— Да все вроде, — пожал плечами Турецкий, — только один вопрос. Вы что, решили не дразнить гусей и убрали системный блок с глаз долой?
Удивлению Марины, казалось, не было конца.
— Что… я… блок?
Начиная догадываться, что предчувствия Фокиной были не напрасными, Турецкий в то же время не стал гнать лошадей.
— По крайней мере, я его не увидел.
— Как так?
— Да очень просто. Он ведь днем стоял на столе?
— Ну!
— А теперь его там нет.
— Чертовщина какая-то! — забыв про свои страхи, взвилась Марина и первой вышла из кухни.
Почти бегом бросилась в комнату и непонимающе уставилась на стол.
— Я… я ничего не понимаю, — свистящим шепотом произнесла она, и в ее глазах вновь заплескалась тревога.
— Да, в общем-то, ничего сверхъестественного, — невесело отозвался Турецкий, мысленно ругая себя за то, что сразу же не заставил Макса поработать с фокинским компьютером. А теперь… Теперь, видимо, с ним работает кто-то другой, изымая из его памяти слишком опасную для кого-то информацию.
До Марины, кажется, стал доходить смысл происшедшего, и она почти на выдохе произнесла:
— Его что, украли?
— Судя по всему, да. Причем украли в то время, когда вы были в театре.
— Господи! — прошептала Марина. — Выходит, эти люди следили за мной, и когда я…
— Точно так, — подтвердил ее догадку Турецкий. — И теперь, думаю, ваш Игорь уже не представляет для них серьезной опасности.
На Фокину было больно смотреть. Казалось, еще секунда и она разрыдается.
— Но ведь это же подло! — произнесла Марина, собрав в кулак всю свою волю.
— Пожалуй, что так, — согласился с ней Александр Борисович. — Но это — жизнь, и принимать ее надо такой, какова она есть на самом деле.
Марина тупо уставилась на Турецкого.
— Но ведь я… я не смогу здесь спать одна. Я… я просто боюсь, и я…
— У вас есть подруги или близкие друзья, у которых вы могли бы перекантоваться несколько дней?
— Подруги? — отозвалась Ирина. — Да, конечно, есть. И друзья тоже. И если надо…
— Вот и прекрасно, — повеселел Александр Борисович, на секунду представив себе, как он вводит в свой дом «эту артисточку». — Звоните, и я отвезу вас куда прикажете.
У Марины дернулась верхняя губка.
— И что… это надолго?
— Не знаю. Но в целях вашей же безопасности я буду настаивать на этом.
— Господи, за что мне все это?
Александр Борисович пожал плечами. Мол, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Однако, надо было хоть чем-то успокоить Марину, и он вынужден был предложить:
— Впрочем, есть еще один вариант. Я направляю к вам надежного человека, который до тех пор, пока все не устаканится, будет провожать вас до театра и, естественно, встречать…
— И… и столь же естественно ночевать у меня? — с неприкрытой язвинкой в голосе продолжила Марина.
— Ну-у, не совсем, конечно, так, как вы говорите, — уклонился от прямого ответа Турецкий, — но в общих чертах…
Она смотрела на Турецкого, в ее глазах вдруг заблестели смешинки.
— А этим надежным человеком могли бы быть лично вы?
Вот так вот — ни больше ни меньше. Видимо, не зря приревновала его к этой артисточке «всевидящая Иришка».
— Я не могу, — скорчив кислую мину, пробурчал Александр Борисович. — Во-первых, я не очень-то надежный человек, я имею в виду организацию охраны, а во-вторых…
— Жена? — иезуитски усмехнувшись, подсказала Марина.
— Да, жена, — признался он. — У нас и без того натянутые отношения.
— Жаль, — улыбнулась Марина. — А то бы мог получиться неплохой тандем.
Когда Турецкий наконец-то приехал домой, стрелки часов показывали четыре утра, и он, разувшись в прихожей и осторожно ступая, чтобы только не разбудить Ирину, прошел на кухню.
— Чего крадешься? Не сплю ведь.
— А я спать хочу, у меня курс, — отозвался Александр Борисович как ребенок в детском саду.
Он прошел в спальню, присел на кровать.
— Почему не звонил?
— Думал, спишь, не хотел будить.
— Будить не хотел… совсем уж как старая бабка, пробурчала Ирина Генриховна. — А что у меня черт знает какие мысли в голове топчутся, ты не подумал?
— Иришка… — взмолился Александр Борисович, — честное слово не хотел тебя будить.
— Ладно, рассказывай, что там у нашей красавицы случилось?
Вкратце рассказав об исчезновении процессора, в котором, судя по всему, была записана вся информация, которой владел Игорь Фокин, и о той опасности, которая могла бы угрожать жене Фокина, если заказчик похищенного не найдет в блоке памяти того, чего он так боится, Александр Борисович обреченно вздохнул и уже как бы от себя лично добавил:
— Вот так вот, Иришка. А ты говоришь, секса-порнуха.
— Ну насчет твоей сексы-порнухи я оставлю мое личное мнение, и ты меня лучше не береди, а вот насчет всего остального… Что, настолько все серьезно?
— Хотелось бы думать обратное, да не получается.
— Помощь моя нужна?
— Пожалуй. Пока Фокин не пришел в сознание и пока врач не позволит с ним побеседовать, кому-то из нас придется взять на себя фокинскую редакцию.
— Думаешь, я?
— А ты что, можешь предложить другой вариант?
Ирина Генриховна потянулась к мужу.
— Хитер ты, Шурка, ох, хитер…
Глава 4
Не понаслышке зная, что уважающие себя журналисты раньше десяти в редакции не появляются, Ирина Генриховна позволила себе расслабиться, отправив мужа в «Глорию», и уже после того, как насладилась чашечкой кофе, позвонила в секретариат «Шока». Трубку сняла какая-то дамочка, которую Ирина Генриховна сразу же окрестила «редакционной девицей», и довольно прокуренным, еще заспанным голосом сообщила, что она на проводе и, мол, вся внимание. Тон, которым все это было сообщено, не предвещал особого гостеприимства, однако это менее всего волновало Ирину Генриховну, и она, представившись психологом — криминалистом, попросила соединить ее с ответственным секретарем или главным редактором.
