В свое время Уинстон Черчилль с успехом запустил в обращение политический нарратив, повествующий о двух великих атлантических демократиях, Америке и Британии, которые вместе воюют, а затем совместно закладывают основы послевоенного мира, скрепленного единством взглядов, одинаковым языком общения, общим наследием и взаимной пользой. В такой трактовке заключалась изрядная доля правды, но в отношениях двух демократий имелась и темная сторона. Во время войны и в послевоенный период Америка приложила все старания как для того, чтобы перехватить из рук Британии коммерческое преимущество на мировых рынках, так и, наряду с этим, способствовать распаду Британской империи.
Большинство британцев так до сих пор и не понимают, почему образованные американцы не склонны считать истинной демократией Великобританию с ее зарубежными колониями и классовым устройством общества, включая наследственного монарха в качестве главы государства, а также сохраняющуюся и по сей день политическую единицу в виде Палаты лордов.
Британцы в целом не отдают себе отчета, до какой степени президент Рузвельт ближе к концу войны тяготел к тому, чтобы действовать сообща со Сталиным, тем самым оставляя Черчилля в изоляции. Этот факт произвел сильное впечатление на всех знающих о нем. Таким образом, даже на ранних стадиях, при том что «особые отношения» не были тогда одной лишь видимостью и обе стороны не скупились на льготы и преференции друг другу, диалоги между США и Великобританией мало напоминали отношения равных партнеров. Американцы предполагали сделать их еще более неравными, дабы ослабить позиции Великобритании на мировой арене, – и, конечно, преуспели в этом.
Провал Суэцкой кампании в 1956 г., когда США по сути поставили крест на совместной попытке Великобритании и Франции силой оружия перехватить у президента Египта Насера контроль над Суэцким каналом, нанес смертельный удар по международным позициям Великобритании. После этих событий у Британии, судя по всему, оставался небогатый выбор: стать комнатной собачкой на поводке у Америки или связать свою судьбу с Европой.
После Суэцкого кризиса новый премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан считал, что перед его страной стоял не такой уж жесткий выбор. Он надеялся, что Великобритании достанется роль центра, к которому сходятся три ключевые оси взаимоотношений: с США, Европой и бывшей Британской империей, а ныне Содружеством наций – неким подобием Палаты лордов, только международного уровня. Такое тройственное положение, по мысли Макмиллана, обеспечило бы Великобритании решающую роль в мире, а ее солидный опыт и искушенность в международных делах придали бы ей особенную ценность для США. Выражаясь словами Макмиллана, Великобритания для Америки выполнила бы ту же роль, что в свое время Греция для Рима.
Но годы шли, и по мере углубления европейской интеграции делалось все очевиднее, что премьер Макмиллан сильно промахнулся со своими благодушными прогнозами. Желала ли Великобритания подписаться на европейский проект или нет? Тогда среди британского истеблишмента преобладало мнение, что Великобритания неизбежно бросится в объятия Европы. Как выяснилось позже, президент Франции де Голль имел другое мнение на этот счет и сказал категорическое «нет» присоединению Британии к ЕЭС. Впоследствии, когда Шарль де Голль сошел с политической сцены, Британия все-таки вступила в Европейский экономический союз, хотя британцы в большинстве своем не отдавали себе отчета, что соглашаются на проект, предполагающий «все более тесный союз». По своей наивности британцы полагали, что просто вступают в «Общий рынок». А их страна тем временем все так же послушно шла на поводу у Америки.
Уберечься от коммунизма
Центростремительные силы, недавно увлекшие ряд государств на путь членства в общеевропейской структуре, имели разную природу, хотя у каждой страны за плечами имелся опыт взаимоотношений с куда более крупной державой. Они прежде принадлежали к восточному блоку и, находясь под мощным диктатом Советского Союза, долгие годы были отгорожены от Запада. После крушения Советского Союза эти страны жаждали вступить в западный клуб и завоевать репутацию вменяемых государств. Впрочем, их тяга к Западу объяснялась не только радужными надеждами, но и неизбывными страхами, что Россия вновь встанет на путь экспансии и в один прекрасный день предпримет попытку поглотить их. В меньшей или большей степени это относится к Польше, Чехии, Венгрии, Словакии, Словении, Хорватии, Болгарии и Румынии.
То же относится и к Финляндии, которая в период 1939–1944 гг. едва ли не постоянно воевала с Советским Союзом. Более того, с 1809 по 1917 г. Финляндия входила в состав Российской империи. Сам этот факт вкупе с этническим и языковым наследием финнов ставит Финляндию особняком от других государств Северной Европы, которые либо остаются за пределами ЕС (как Норвегия), либо, как Великобритания, входят в ЕС, но держатся в стороне от евро (Швеция и Дания).
Своим присоединением к ЕС вышеназванные государства продемонстрировали, что вернулись в лоно Запада. Их выбор послужил недвусмысленным предостережением и повысил ставки на тот случай, если когда-нибудь в будущем Россия предпримет враждебные действия против них. Все страны, прежде входившие в восточный блок, помимо ЕС, вступили также и в НАТО, что обеспечивает им конкретные меры защиты, но не ущемляет их национальные суверенитеты (см. главу 10).
Хотя изначально не предполагалось, что ЕС возьмет на себя роль защитника, но он становился прибежищем для государств бывшего восточного блока, по мере того как они приходили в себя после кошмаров советского доминирования. Горячее желание войти в состав ЕС послужило для этих государств мощным стимулом, благодаря которому они решились пройти сквозь горнило болезненных политических и экономических реформ. Кроме того, стремление в ЕС помогало им сохранять бдительность и вовремя распознавать любые признаки сползания к прошлому. За это достижение (пускай оно и было единственным) ЕС можно считать удавшимся проектом, сослужившим человечеству добрую службу.
Другие страны, иные мотивы
Средоточием тревог и страхов для государства, которое сегодня носит название Республика Ирландия, выступал не «могучий русский медведь», а постаревший, облезлый британский лев. Южная часть Эйре (так ирландцы называют свою страну) стала независимым государством еще в 1922 г. Но лишь спустя почти четверть века в 1948 г. Ирландии удалось избавиться от еще остававшихся конституционных полномочий британской короны и получить статус республики, хотя Великобритания по-прежнему играла серьезную роль в ее делах. А с фунтом стерлингов Ирландия не порывала вплоть до 1979 г. Поэтому Ирландия рассматривала членство в Евросоюзе как действенный способ покончить с британским влиянием и возмужать как государство, не потеряв суверенитет и национальную идентичность, четко утвердить их в глазах мира.
Любопытно, что троим проблемным членам ЕС из числа стран Южной Европы Евросоюз тоже виделся как избавитель и гарант, но не столько от внешнего диктата, сколько от деспотической власти, произвола и притеснений. Эти три государства тоже бежали от диктатуры, но не коммунистического толка. Греция в 1974 г. свергла правившую семь лет хунту «черных полковников». Испания в период с 1936 по 1975 г. находилась под властью фашистской диктатуры, большей частью – генерала Франко, а в Португалии диктаторский режим держался с 1926 по 1974 г.
