Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
Оставалось только одно решение. Взгляд Пархомина стал очень ясным, четким, и он бросился на эту гранату. Жека несколько раз повторил: «Я это очень ясно помню. Все происходило, как при замедленной съемке».
Как в игре регби, Пархомин схватил эту гранату и упал с ней под небольшой стол, – деревянный, очень простой, но прочный стол, успев прокричать: «Ложись!» Жека и Ручников, родом из Рязанской области, повалились на пол и закрыли голову, как их учили, и в это время раздался оглушительный взрыв. Они практически не пострадали, просто на какое-то время оглохли. Душманы прекратили наступать на их дом, решив, что там все погибли.
Немного погодя они увидели, что в небе что-то мелькает – это были вертолеты, которые подавили наступающих душманов. Прибыло подкрепление, и они были спасены.
Дальше для Жеки все было как в тумане. Он понимал, что Пархомин спас их от верной смерти ценой собственной жизни. Саперы из прибывшего подкрепления заминировали деревню, и всем было приказано вернуться на базу. Когда они вернулись в часть, раненые, те, кого доставили на вертолете, сказали, что один погиб, но его невозможно было забрать, потому что его тело было практически разорвано, и это, вероятно, или радист, или командир. Никто не хотел даже и думать, что это мог быть Пархомин. Когда же выяснилось, чье это тело, то все сняли шлемы, и многие солдаты откровенно плакали.
Старший лейтенант Семенко – солдаты его звали просто «Сема», «шакал Сема» – не стесняясь, заплакал и простонал: «Как вы не уберегли, скоты…» И выругался.
Семенко дружил с Пархоминым. Когда он впервые прибыл в часть, начался минометный обстрел, в штабе сидели двое: один сержант – помощник дежурного по части и его друг – начальник караула. Они должны были демобилизоваться через пару недель. Увидев, что молодой «лейтеха» идет к штабу, а начался обстрел, они стали кричать ему по громкой связи: «Лейтенант Семенко, пригнитесь, срочно пригнитесь! Упадите, вам сказали. Вам что, жить не хочется?»
Они смеялись над ним: это была мертвая зона, туда не могли попасть осколки снарядов, но они развлекались: «Пригнитесь! Ползите! Прикройте голову и ползите». Когда лейтенант в буквальном смысле заполз в управление батальона, он понял, что над ним посмеялись, но был бессилен против опытных сержантов, тем более что он был из другого подразделения. И в этот момент появился Пархомин и обрушил на них свой гнев: «Что, издеваетесь?! Смелые стали? Уже полгода, как в штабе сидите. Я вас завтра же на задание отправлю: пойдете со мной колонну с топливом прикрывать, поговорю с комбатом насчет вас». Побледнев, они стали извиняться. И было чего испугаться: ведь оставалось всего две недели до приказа, и мыслями они были уже дома, а Пархомин имел привычку выполнять свои обещания.
Потом Пархомин направился к лейтенанту, обнял его и сказал: «Да не переживай. Тут все бывает. Все вначале боятся. Главное, смог ли ты преодолеть страх». Он как-то просто и по-человечески его поддержал, ничего особенного и не сказав. Лейтенант Семенко через какое-то время тоже заслужил уважение солдат, потому что хорошо водил группы. За несколько боев ему дали даже орден Красной Звезды и звание старшего лейтенанта всего через полгода. Через год он уже был достаточно опытен, над ним уже никто не смеялся, но он помнил те слова поддержки: «Не переживай. Тут все боятся. Главное, смог ли ты преодолеть страх…»
А сейчас этого героя, преодолевшего страх и спасшего ценой своей жизни других, больше не было среди них. Служить в Афгане ему оставалось совсем немного…
* * *
Всех солдат с легкими ранениями перевели на базу и дали две недели на отдых и восстановление. Первую неделю их даже не ставили в наряды. В это время пришел замкомандира батальона по политработе и дал Жеке задание – написать неофициальную похоронку родителям и жене Пархомина с описанием подробностей его геройской смерти и сказал: «Все его ценные вещи мы перешлем, а ты возьми, что останется, и передай им – ты ведь скоро увольняешься».
Действительно, у Пархомина в оружейной комнате был старый рюкзак десантника, в котором были фото семьи, несколько тельняшек, книги, две исписанные тонкие тетради и письмо сыну. В каптерке, в его тумбочке, Жека нашел под вещами какую-то черную книгу на английском, и в ней были заметки от руки: несколько непонятных слов, и на листе на русском было несколько страниц перевода. Он стал читать и понял, что это – Библия.
Он нашел дневник Пархомина и опешил, потому что, если у солдат находили такое, это могло закончиться дисциплинарным батальоном. Тут он вспомнил, что полгода назад, еще до отпуска Пархомина, из разведуправления полка поступила информация, что в одной из деревень располагаются наемники-американцы. Так было не раз: наемники уходили буквально из-под их носа – разведка у них была очень хорошая. В этот раз было так же. Придя на место, отряда наемников не обнаружили, но нашли трофеи, много боеприпасов, и среди вещей были какие-то книги, и, видимо, эта Библия была одной из них.
Жека читал перевод Библии, и его поражала глубина текста и что-то необычное, напоминающее послание из другого мира. Дневники было запрещено вести, особенно дневники с описанием мест, где они были, на каких заданиях. Но на страницах этого дневника содержались философские мысли, написанные очень мелким, но понятным почерком.
Видно было, что записи велись для себя, не для чужих глаз, и из них выходило, что Пархомин был духовным человеком. Были даже выписаны несколько молитв. В вещах Жека нашел православную христианскую молитву, оберег (как потом выяснилось, еще с войны его деда), но почему-то на последнее задание Пархомин не взял оберег с собой. Жека узнал позже, встретившись с его родственниками, что дед всю войну прошел с этим оберегом, и он понял истоки идеалов Пархомина.
Было также письмо сыну. На большом конверте было написано: «Если со мной что-то случится, то отправьте это сыну. Пусть он его прочтет, когда ему исполнится 16».
Жека прочел несколько абзацев перевода из Библии… и они произвели на него глубокое впечатление, хотя это были всего лишь слова. С тех пор он стал молиться, вспомнил, как бабушка учила его креститься, и он крестился. Он делал это втайне, потому что его бы никто не понял.
Поскольку он был легко контужен, его перебросили в охрану штаба и складов. У него появилось много времени для размышлений над своей жизнью. Он дал слово Богу еще раз, только в этот раз намного осознанней: «Бог, если я вернусь живым, я хочу Тебе служить и хочу читать и изучать Библию. Я живу только потому, что такие личности, как капитан Пархомин, пожертвовали ради меня своей жизнью, и я не имею право жить недостойно».
Через несколько месяцев он вернулся в Союз. В Союзе он помнил, как приехал на таможню и на накопленные чеки (им выдавали солдатское пособие в чеках, которые были намного ценнее обычных рублей) купил один маленький магнитофон, японский, и часы. На таможне у него довольно жестко их отобрали, отругали и прямо при нем стали решать, кому из таможенников достанутся эти необычные для тех времен «ценности». «Тепло встречают», – отметил он про себя. Ему было противно смотреть, как ради каких-то побрякушек люди были готовы на подлости, обман и предательство. «Под обстрел бы вас», – как-то по-отечески подумал он. У него почему-то не возникло агрессии, сожаления, гнева, раздражения; и хотя те вещи были его единственными ценностями, для него было намного важнее то, что не отобрали записи Пархомина.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 46
