Профиль крыла — решающий фактор, — продолжала Кейси. — Оно выпуклое сверху и плоское снизу. Это значит, что воздух, обтекающий крыло сверху, движется быстрее, чем внизу, и по закону Бернулли…
— Я учился на юриста, — напомнил Ричман.
— Закон Бернулли гласит, что чем быстрее движется газ, тем меньше его давление, — сказала Кейси. — Таким образом, давление в потоке газа меньше, чем в окружающих неподвижных слоях. Над верхней плоскостью крыла воздух движется быстрее, чем под нижней, и это создает вакуум, который тянет крыло кверху. Крыло обладает достаточной прочностью, чтобы поднять фюзеляж, и самолет взлетает.
— Ясно…
— Так вот, подъемная сила определяется двумя факторами — скоростью, с которой крыло рассекает воздух, и кривизной его профиля. Чем больше кривизна, тем больше подъемная сила.
— Ясно.
— Когда крыло движется с большой скоростью — скажем, восемь десятых числа Маха, — большая кривизна не нужна. В сущности, крыло должно быть почти плоским. Но когда самолет движется медленно, например во время взлета или посадки, кривизну нужно увеличить. Для этого выдвигаются дополнительные плоскости — закрылки у задней кромки и предкрылки у передней.
— Стало быть, предкрылки — это то же самое, что закрылки, только впереди?
— Совершенно верно.
— До сих пор я их не замечал, — сказал Ричман, выглядывая в иллюминатор.
— На легких самолетах их нет, — отозвалась Кейси. — Но широкофюзеляжная машина при полной загрузке весит примерно триста пятьдесят тонн. На таких самолетах без предкрылков не обойтись.
На их глазах предкрылки выдвинулись из крыла, потом втянулись обратно. Люди на крыле смотрели на них, сунув руки в карманы.
— Почему предкрылкам придается такое значение? — спросил Ричман.
— Потому, что одна из возможных причин аварии — выпуск предкрылков во время полета. Не забывай, при крейсерской скорости крыло должно быть почти плоским. При выпуске предкрылков самолет может потерять устойчивость.
— Почему предкрылки могли оказаться выпущенными?
— Из-за ошибки пилота, — ответила Кейси. — Самая распространенная причина.
— Но считается, что на этом лайнере был очень хороший пилот.
— Вот именно. Считается.
— А если пилот не виноват?
Кейси помедлила.
— Бывает ситуация, которую называют «самопроизвольный выпуск предкрылков». Это значит, что предкрылки выпускаются без предупреждения, сами по себе.
Ричман нахмурился.
— Такое возможно?
— Такие случаи бывали, — сказала Кейси. — Но мы считаем, что на самолетах этого типа самопроизвольный выпуск невозможен. — Ей не хотелось вдаваться в подробности. По крайней мере, сейчас.
Ричман продолжал хмуриться.
— Если это невозможно, зачем они проверяют предкрылки?
— Наша обязанность — проверить любую, даже самую невероятную версию. Может быть, дело в неисправности именно этого конкретного самолета. Может быть, произошло замыкание в управлении гидравликой. Может быть, отказали датчики приближения. Может быть, произошел сбой в программе авионики. Мы будем проверять все системы, пока не поймем, что произошло и почему. А пока мы даже не догадываемся.
* * *
Четверо мужчин втиснулись в пилотскую кабину и склонились над приборами. Ван Трунг, имевший сертификат на управление N-22, сидел в кресле капитана; справа от него в кресле второго пилота сидел Кенни Бэрн. Трунг пускал в ход одну управляющую плоскость за другой — закрылки, предкрылки, руль направления и руль высоты. После каждого испытания визуально фиксировались показания приборов.
Кейси и Ричман стояли в дверях кабины.
— Нашел что-нибудь, Ван? — спросила Кейси.
— Пока ничего, — ответил Трунг.
— Мы понапрасну теряем время, — сказал Кенни Бэрн. — Эта птичка в полном порядке.
— Может быть, и впрямь виновата турбулентность? — спросил Ричман.
— Турбулентность? — произнес Бэрн. — Кто это сказал?
— Я, — ответил Ричман.
— Кейси, вправь парню мозги, — велел Бэрн, бросив взгляд через плечо.
— На турбулентность принято списывать самые разнообразные происшествия. Она действительно иногда возникает, и в давние времена самолетам порой приходилось туго. Но в наши дни турбулентность, способная вызвать такие серьезные разрушения, — редкость.
— Почему?
— Радар, приятель. — Бэрн фыркнул. — Все пассажирские суда оборудованы погодным радаром. Пилот видит воздушные формации, расположенные по курсу, и обходит их. К тому же сейчас связь между самолетами намного лучше, чем раньше. Если машина, занимающая тот же эшелон, что и ты, но идущая в четырехстах километрах впереди, попадает в зону турбулентности, ты непременно об этом узнаешь и изменишь курс. Турбулентностью теперь никого не испугаешь.
Явно раздраженный тоном Бэрна, Ричман сказал:
— Ну, не знаю. Мне приходилось летать на самолетах, попадавших в сильную тряску…
— Кто-нибудь из пассажиров погибал при этом?
— Нет, но…
— Кого-нибудь выбрасывало из кресла?
— Нет.
— Ты видел хотя бы одного раненого?
— Нет, не видел.
— То-то же, — сказал Бэрн.
— Однако нельзя исключать возможность, что…
— «Возможность»? — переспросил Бэрн. — Ты имеешь в виду, как в суде, где возможно буквально все?
— Нет, но…
— Ты ведь законник?
— Да, но…
— Советую тебе сейчас же уяснить одну мысль. Мы не занимаемся крючкотворством. Юридические законы — куча дерьма. Мы имеем дело с самолетом. Это машина. Она либо исправна, либо нет. Тут нет места так называемым мнениям. А теперь будь добр, заткнись и не мешай работать.
Ричман поморщился, но сдаваться не спешил.
— Что ж, пусть будет по-вашему, — сказал он. — Но если причина не в турбулентности, должны быть доказательства…
— Совершенно верно, — подтвердил Бэрн. — Например, световое табло, требующее пристегнуть ремни. Если самолет попадает в турбулентный поток, пилот первым делом должен оповестить пассажиров и включить табло. Все пристегиваются и остаются целы и невредимы. Пилот этого судна ничего подобного не сделал.
— Может быть, табло сломано.
— Подними глаза.
Послышался щелчок, и табло над их головами загорелось.
— Может быть, не работает система оповещения…
— Работает, работает, — донесся из динамиков усиленный голос Бэрна. — Уж поверь, система работает.
