Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
* * *
Больше всего я любила в Невесте ее способность заставить людей начать говорить друг с другом, несмотря на то что она не произносила ни слова. Она была готовой темой для разговоров. И больше всего меня радовало, как люди, не имея ничего общего, болтали о Невесте так, как это делают обычно зеваки, увидевшие подъезжающую карету скорой помощи или вспышку грозы.
– Извините, это человек?
– Чувак, это настоящий человек?
– Ух ты, это настоящая статуя?
– Ой, смотри! А что он будет делать, если дать ему денег?
Существуют определенные правила, из которых складывается безопасное пространство для общества. Я излучала счастье, когда видела, что незнакомцы давали друг другу деньги со словами: «Постой! Возьми доллар и положи в ее шляпу! Ты должен это увидеть! Это настоящий человек!»
Это давало мне веру в человечество. Хоть они и думали, что я мужчина.
* * *
Энтони – мой лучший друг. С детства я пыталась объяснить людям, кем он был для меня, когда я росла. Он был не совсем моим опекуном, не совсем моим отцом, не совсем моим учителем. Обычно в попытках описать его и мямлила что-то, используя слово «наставник», но в большинстве случаев меня удовлетворяло такое описание: «Мы с Энтони встретились, когда мне было девять лет, он научил меня всему, что я знаю о любви, он знает меня лучше, чем кто-либо еще, и мы до сих пор разговариваем почти каждый день, даже если я на гастролях в Японии».
Он любил рассказывать историю о первой встрече, после того как он поселился по соседству с домом моих родителей в Лексингтоне, Массачусетс.
Стоял зимний вечер, в нашем маленьком пригородном районе только закончился снегопад. Он и его жена Лора устраивали званый ужин. Я пошла на их лужайку и начала бросать снежки в их окно. Мне казалось, что это весело. Ему тоже, вроде. Он вышел на крыльцо.
– Я хочу поиграть в снежки, – сказала я.
– Я не могу, – ответил он. – Но я вернусь к тебе позже.
И он вернулся в дом к ужину, теплу, камину и вину, ко взрослой жизни.
Я вернулась около двадцати минут спустя и начала опять забрасывать их окно снежками. Он вышел на крыльцо.
– Что, черт возьми, происходит?
– Ты обещал выйти ко мне, – ответила я. – Вот я и вернулась.
– Аманда, прошло двадцать минут, – сказал он. – Я имел в виду позже… завтра.
Я не помню этого, но знаю эту историю наизусть, потому что он много раз ее рассказывал. Я не помню, как обняла его в первый раз, но он любил рассказывать и эту историю.
Мне было тринадцать лет, тогда мы перестали враждебно кидаться снежками друг в друга и стали хорошими друзьями. Он утверждал, что мы стояли около его дома и случилось нечто, что можно назвать настоящими объятиями.
Мы никогда не обнимались, я была, по его словам, заинтересована в этом, но не привыкла к такому. Я наклонила тело в его сторону, говорил он, как медленно падающая сосна, и положила свою голову на его грудь, а туловище держала на близком расстоянии.
У Энтони и Лоры не было детей. Постепенно они духовно удочерили меня. Энтони был профессиональным психиатром и хорошим слушателем. Я отчаянно нуждалась в этом. И как только я выложила ему всю свою подростковую боль, он понял, как завоевать мое доверие. Он никогда не говорил, что мне делать. Вместо этого он рассказывал мне истории. Истории из его жизни, истории об учителях дзен, истории о его дедушке.
Вот несколько моих любимых.
«В кресле на крыльце сидит фермер. Друг подходит к крыльцу, чтобы поздороваться, и слышит ужасный визг, доносящийся из дома.
– Что это за страшные звуки? – спросил друг.
– Это мой пес, – сказал фермер. – Он сидит на гвозде.
– Почему он не может с него встать? – спросил друг.
Фермер подумал и ответил:
– Ему еще не достаточно больно».
С течением времени Энтони будет рассказывать мне эту историю всякий раз, когда я буду страдать от серьезного приступа саморазрушения. Тогда не было мобильных телефонов, и я звонила ему из общежития, из ужасных съемных квартир, из квартир моих парней, а когда училась за границей – из таксофонов по всей Европе. Я до отказа заполняла его автоответчик сообщениями и посылала напечатанные письма, которые были настолько длинными, что швы конвертов просто не выдерживали.
– Почему я продолжаю делать это с собой? – спрашивала я его, жалуясь на последнее ужасное похмелье (когда висела на волоске от смерти, на потерянный кошелек), на нестабильные отношения с последним парнем, который употреблял наркотики, но был очень симпатичным. Я слышала его улыбку по телефону.
– Ах, красавица. Еще не достаточно больно.
* * *
Всю свою жизнь я не чувствовала себя настоящей. До недавнего времени я не знала, что это понятие абсолютно универсально. Долгое время я думала, что одинока. У психологов есть термин «синдром самозванца». Но до того, как я узнала о нем, я выдумала свой – «полиция справедливости».
Отдел воображаемой полиции был пугающей силой, состоящей из «настоящих» взрослых. Где-то на подсознательном уровне тебе кажется, что они придут посреди ночи и постучат в дверь со словами:
– Мы следили за вами, и у нас есть доказательство, что вы понятия не имеете, что вы делаете. Вы обвиняетесь в том, что скрывали это. Вы виновны в том, что только гадите по дороге, вы не заслуживаете своей работы, мы забираем у вас все и всем об этом расскажем.
Не так давно я выступала с напутственной речью в художественном колледже и попросила у взрослых в аудитории, включая преподавательский состав, поднять руку, если они когда-нибудь испытывали такое же ощущение. Думаю, не было ни одного человека, который бы не поднял руку.
Люди, работающие в сфере искусства, постоянно вовлечены в уличные бои с «полицией справедливости», так как большая часть нашей работы не может быть условно классифицирована, ведь она представляет собой что-то новое. Если ты артист, нельзя просто махнуть волшебной палочкой, чтобы твою работу признали. Ты должен сам сделать эту волшебную палочку и ударить ей себе по голове. При этом чувствуешь себя очень глупо.
Не существует правильного пути становления настоящим артистом. Вы можете думать, что станете настоящим, если пойдете в художественную школу, если вашу книгу напечатают, или если вы подпишете контракт со звукозаписывающей студией. Но это все бред, это все в вашей голове. Ты артист, когда сам говоришь, что ты артист. Ты будешь хорошим артистом, если заставишь кого-нибудь пережить глубокие чувства или сможешь удивить.
Когда ты добился успехов в академическом мире, ты становишься профессором. Но в большинстве случаев твое назначение и признание обществом («Поздравляем! Теперь ты официально стал Профессором, Генеральным директором, Президентом и т. д.») в любой сфере не останавливает «полицию справедливости». На самом деле, все может стать только хуже, и она может заявить о себе еще громче. Это можно будет сравнить с разбирательством в суде высшей инстанции, но не с разборками на кулаках в переулках. Вместе с чередой официальных титулов приходят еще более пугающие мысли: «О черт, они разоблачат меня».
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
