Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
Тогда, в начале девяностых, много научно-популярной литературы было издано. Я от скуки в районной библиотеке пачками книги брал, почти каждую неделю ездил за очередной стопочкой. Что-то читал внимательно, ну это, в основном, художественные романы, о приключениях, пиратах и гангстерах, что-то просто просматривал. И вот попалась мне однажды книга о том, как человек сам себя излечить может и вообще, подобно магу, судьбу свою творить. И слово есть для этого специальное – плацебо.
На самом деле, слово то – начало псалма, который в Средневековье на похоронах пели: «placebo Domino in regione vivorum». Распевали в том числе и плакальщики профессиональные, которые тем больше денег получали, чем громче и тоскливее выли. Так постепенно все искусственное стали этим словом называть. А потом термин в медицине укоренился, такая вот врачебная ложь во спасение – лекарство-обманка, лечебное внушение.
Это настоящее чудо самоисцеления – человек в буквальном смысле силой веры своей лечится. Силой веры можно горы свернуть. В той же книге случай описывался – одновременно страшный и забавный. Якобы был в семидесятые некий богач, которому диагностировали рак лимфоузлов в четвертой, неизлечимой, стадии. К известному врачу его привезли в инвалидном кресле, и дышал он через аппарат с кислородом. Но настолько хотел жить, что готов был любые деньги заплатить за хотя бы маленький шанс продления своих подлунных дней. И врач пожалел его, выписал ему препарат якобы нового поколения, который на самом деле не мог помочь пациенту, разве что подбодрить, мол, ты занимаешься по-прежнему лечением, а не просто медленно и так несправедливо угасаешь. И отправил бедного домой умирать. Какого же было удивление врача, когда через неделю пациент пришел к нему на осмотр уже на своих двоих, без всякого инвалидного кресла! А еще через несколько недель состояние его настолько улучшилось, что он даже смог пилотировать собственный самолет. Врач был потрясен и написал обо всем этом статью в медицинский журнал. И надо же так было случиться, что тот журнал попал в руки его чудом исцелившемуся пациенту. Тот прочел статью и понял, что помогло ему не авторитетное лекарство, а вера слепая, его же собственный внутренний ресурс! Иной бы обрадовался, но богач, напротив, был разочарован настолько, что безнадежная болезнь вернулась к нему. Но доктор-то уже знал, как благодарно он реагирует на плацебо, поэтому пошел на авантюру: соврал больному, что на этот раз его действительно будут лечить новейшим и пока недоступным широким массам экспериментальным препаратом! И снова дал ему плацебо. Сценарий повторился: богач, уверовав, был излечен. И неугомонный врач, желая делиться чудом с миром, снова не смог промолчать и написал очередной материал в медицинский журнал. Богач нашел новую, уже вторую, статью, окончательно разочаровался в медицине и на этот раз заболел так, что вытащить его ни лекарства, ни чудеса не смогли.
Колдун впоследствии часто повторял мне, что вера – это волшебный универсальный ключ от всех дверей. Говорят же: каждому – по вере его. Кажется, всё так просто, однако это иллюзия. На самом деле, укорениться в вере – самая трудная задача для человеческой души. Уверовать так глубоко и плотно, чтобы вера эта статус знания обрела. Когда это происходит, ты и попадаешь в зону свершения чудес, вот она – настоящая магия, для которой ни колдовских ритуалов не нужно, ни волшебных зелий.
Я считал, что все дело в харизме Колдуна и в его внутреннем стержне. Даже будучи пятнадцатилетним несмышленым мальчишкой без какого-либо жизненного опыта, я понимал, что человек он необычный, каких на свете единицы, что такая сила в нем внутренняя, которой города брать можно. Мне казалось, что это ощущение передается всем вокруг – вот люди и верят в его могущество, вот и получают по вере своей чудесные свершения. Как с плацебо-лекарствами.
Но в то же время я видел, что Колдун будто бы в альтернативной реальности живет – и этот гроб в сарае, и эти его алтари, комод с аптечными банками, какие-то странные предметы, его личное ритуальное пространство, его одинокие походы в лес. Была у него тайная, сокрытая от чужих глаз жизнь, в которой правили какие-то свои законы и правила, свои грехи и воздаяния и своя, понятная ему одному, благодать.
Может быть, иной человек, услышав мой рассказ о вынужденном житии с Колдуном, возмутился бы моей приземленности: всё же мне была предоставлена возможность другой, связанной с чем-то запретным, запредельным, волнующим, жизни. Я рос обычным деревенским мальчишкой, и будущее мое было, в сущности, предопределено – подошло бы к концу последнее беззаботное лето, мне пришлось бы поступить в какой-нибудь техникум, через два года я стал бы, например, автомехаником, целыми днями торчал бы в промасленном гараже, получая копейки, женился бы на какой-нибудь местной девице – с вероятностью сто процентов это была бы не соседская Светлана. Меня ожидали бы скучные будни, миллион похожих друг на друга дней. В доме Колдуна я был полностью оторван от мира и его мещанских реалий – мы как будто бы жили на отдельной планете. Зато в этом доме были книги – за первую долгую зиму я прочитал столько, сколько в иных обстоятельствах не прочел бы за всю жизнь.
За считанные месяцы я очень изменился. Речь моя стала плавной и образной, из нее ушла перчинка мата, теперь я мог отличить Платона от Плотина, иронию от сарказма; обострилась моя чувствительность, и, не глядя в небо и календарь, я мог точно сказать, убывает Луна или растет.
Несмотря на скудное питание, я окреп телом. Стал выносливым, как молодой волк. Колдун кормил меня плохо, по сравнению с этой аскезой опостылевший картофельный суп из моего детства казался гурманским раем. Мне никогда не удавалось поспать больше пяти-шести часов подряд, иногда целый мой день был занят тяжелым физическим трудом. Однако я возмужал, почти перестал простужаться. Вслед за относительно теплым августом наступил промозглый сентябрь – осень никогда не подкрадывалась к нашим краям, не отвоевывала свое право на территорию, она приходила резко и уверенно, как армия завоевателей на спящий город. В дом Колдуна я пришел без личных вещей, мои старые кеды совсем износились, и когда наступили холода, мне были выданы только легкий тонкий ватник и дождевой плащ. Мои кеды промокали насквозь, я привык к вечному ощущению влажного холода, однако ни разу не подхватил даже насморка. Может быть, дело было в тех травах, которые Колдун заваривал вместо чая, может быть, мое тело просто переключилось в режим выживания, и я был вынужден использовать все доступные ресурсы. Но я, очевидно, стал крепким и сильным.
И все же я не чувствовал себя счастливым, и каждое утро первой моей осознанной мыслью было: когда же все это наконец закончится? О побеге я перестал думать спустя месяц или два: понял, что это невозможно. Идти мне было некуда, Колдун был намного быстрее, сильнее и умнее меня, и у него было звериное, на уровне инстинкта, чувство леса. У меня же не было ни денег, ни адреса, по которому меня хоть кто-нибудь бы ждал. Я был обречен жить подле Колдуна ровно столько, сколько мог быть ему полезным.
И мою жизнь едва ли можно было назвать интересной.
Колдун почти не разговаривал со мной, только давал разнообразные, преимущественно скучные поручения. Я не был ни его учеником, ни правой рукой, он не посвящал меня в тонкости своих дел, я выполнял черную работу. Убирал его дом, ходил к лесному роднику за водой, собирал для него травы и коренья, иногда перебирал его книги в поисках нужной строки. Иногда поручения были необычными. Например, он просил пойти на старое кладбище и набрать крапивы с конкретных могил, или отрезать ножиком щепку с креста, или принести ему несколько щепоток земли.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
