— Ты не настоящий. Я не могу с тобой разговаривать. Тебя не существует.
Потом прямиком направилась в гостиную, сняла телефонную трубку и оставила сообщение на автоответчике Бет:
— Детка, это София. Послушай… мы давно ни о чем не говорили, кроме твоей сексуальной жизни и нехватки секса в моей жизни, так что не знаю, как ты к этому отнесешься, но, по-моему, мне нужна помощь. Кое-что случилось. Можно, я приду к тебе завтра? Часов в одиннадцать, или сама назначь время. Сегодня я работаю, оставь сообщение, если ты занята, и мы договоримся на другой день. Но встретиться надо поскорее. Ладно?
София приняла душ, оделась в ванной, закрыла окно в спальне, выпила залпом бокал вина, запихнула в сумку косметичку, ключи, снаряжение для работы и вышла, заперев дверь на два оборота, — все лампы ярко пылали в ожидании ее возвращения поздней ночью. Когда она уходила, парень по-прежнему сидел на краю ее кровати. Он не пошевелился. И по-прежнему улыбался. Но как-то машинально.
Шесть
София, приготовившись к встрече с Бет, набрала еще один номер. Для чего ей понадобилось еще больше отваги. Если контакты с цыпочками за прилавком и снующими по торговому залу продавцами были неприятны, то покупка наркотиков означала угрозу столкнуться с магазинофобией лоб в лоб. София не увлекалась кокаином, она им развлекалась. Ее дозы на звание внушительных не тянули. На пару с Джеймсом они покупали грамм раз в неделю или в две, а то и в месяц, а иногда обходились и без зелья. Купленный грамм они часто делили с гостями. Узкая дорожка после ужина в выходной казалась интереснее, чем серия бесконечных «ну, дернули!»; опять же если употребить ее в подходящий момент, то вкуснейшая еда, над которой Джеймс трудился полдня, точно не пропадает даром. Однако антитормозной порошок сначала требовалось купить. Самой. На Джеймсе лежала обязанность бегать за спиртным, София добывала наркотики. Для чего ей приходилось звонить и продираться через ритуальные «привет!.. как вы?.. а жена, дети?». Хотя, по существу, ее интересовало только одно: когда, сколько, сегодня или завтра?
На все расспросы Джонни ответил заученными «потихоньку» и «нормально», в конце концов они договорились встретиться через полчаса. Они шли по улице навстречу друг другу — сделка дня заключалась под вечер, в четыре тридцать пять. Джонни поцеловал ее в щеку, она сунула ему деньги в карман, где он держал руку, легчайшим неуловимым движением он передал ей пакетик В отличие от многих других людей Софию допекали вовсе не шпионские увертки и не элитная идиосинкразия к встречам на улице — на открытом пространстве кое-какие ее страхи даже ослабевали. Но эта сделка происходила слишком интимно, слишком лицом к лицу. Купля-продажа в чистом виде. Фобия в чистом виде.
Раз в несколько месяцев София просыпалась после особенно насыщенного вечера, нервные окончания под черепом, усохшим до толщины бумаги, отбивали ритмичную сушняковую дробь. Желание завязать длилось ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы выпить два литра воды и, приняв холодный душ, выйти на солнечный свет. Похмельные кризисы у Софии случались редко и легко устранялись. А наркотические кошмары наваливались только при абсолютной трезвости, прежде чем она успевала пропустить стаканчик И кроме того, София надеялась, что свидания с Джонни ей помогут. Ей никогда не стать заядлой покупательницей, но, возможно, она научится меньше ненавидеть магазины. А вдруг интимные встречи с торговцем послужат отличным средством для искоренения ее фобии? Новая форма терапии — начать с тяжелых наркотиков, чтобы приспособиться к очередям на почте.
Расставшись с Джонни, София направилась к Бет. С кокаином в сумочке она спустилась в метро, попыталась схоронить свои страхи в чинности других путешественников по туннелям, попробовала, подражая им, благостно уставиться в пространство, но лихорадочная мысль на уловки не поддалась. В голове кружились обрывки беседы с непрошеным ночным гостем, пока София не пришла к выводу: одно из двух — либо все произошло в реальности, либо она реально сумасшедшая. Ни то ни другое особенно не радовало. С появлением незнакомца на краешке ее кровати потоком хлынул застарелый страх. Однажды она уже видела себя шизанутой, и ничто так не пугало, как возвращение в то состояние. В страну не-реальности.
Полчаса спустя Бет с улыбкой открыла Софии дверь, протянула руки, чтобы обнять, и тут же согнулась пополам, прижав обе ладони к животу:
— Черт! Прекрати, паршивец!
София наклонилась к подруге:
— Что случилось?
Бет застонала, отдышалась. Потом, ухватив Софию за плечо, распрямилась:
— Он молотит меня всю неделю, но сейчас так вдарил, что о-го-го! Чучело мелкое.
— Откуда ты знаешь, что это он?
— Мальчишка этак по-мужски вылез вперед на выигрышную позицию. А она корчит из себя скромницу, держится сзади. Уселась на мой мочевой пузырь и сидит.
Маленькая греческая австралийка тяжело развернула беременное тело и заковыляла по прихожей, выкрикивая на ходу — голос был на удивление громким для столь хрупкого существа, раздавшегося вдвое на последней стадии беременности:
— Ох, знала бы я, что все будет так зверски хлопотно и тяжело, ни за что бы не ввязалась в это хреновое дело, честное слово!
София уже подумывала уйти, решив, что выбрала неподходящий момент для визита, но энергичные вопли Бет убедили в обратном. Похоже, ей требовалось отвлечься на чужие жалобы. София тихо закрыла дверь и последовала за Бет на кухню, где, как и в прихожей, все было перевернуто вверх дном по причине ремонта.
Муж Бет, строитель и декоратор, наводил в доме к рождению детей, ожидавшемуся через два месяца, идеальный порядок — вечерами и в выходные. В свободное от «нормальной» работы время. К несчастью, его представления об идеале были диаметрально противоположны представлениям жены, — точнее, стали таковыми с тех пор, как Бет забеременела и обнаружила, что у нее поменялось отношение ко всему на свете. Работа стояла, пока они отчаянно ругались, разглядывая образцы красок и каталоги кафельной плитки. Дети тем временем подрастали в своем собственном доме, все сильнее колотя по стенкам по мере того, как изначально тесное пространство становилось все теснее.
Последние семь лет Бет и ее муж Пит старались зачать. Семь лет горечи вероятного и неизбежного разочарования. От внематочной беременности до четвертого выкидыша после трех курсов лечения. А в промежутке — консультации всех мастей, тесты биологические и психологические, гомеопатические снадобья, долгие месяцы акупунктуры и бесконечные недели вычурных диет. Пока после очередной сокрушительной неудачи Пит не заявил, что хватит — ни он, ни тело Бет больше не выдержат. Бет, которая пришла к тому же решению месяцем ранее, но не отваживалась признаться, согласилась. Она сдалась с неохотой, добитая усталостью, но не без тайного облегчения, булькавшего в трясине разочарования.
Несколько месяцев они свыкались с тем, что есть, а потом приступили к процедуре усыновления. Им с порога заявили, что они слишком старые. Прямо в лоб, ходить вокруг да около и разводить церемонии нужды не было: таковы правила, и ничего не попишешь. В сорок три года Бет сочли старой для материнства. Хотя, с горечью заметила она, Пит при желании запросто может трахаться с любой приглянувшейся девахой еще лет сорок, и, если дело кончится беременностью, никакая местная власть не лишит его родительских привилегий, не отберет ребенка только по той причине, что он не соответствует возрастным критериям отцовства. А национальное здравоохранение выдаст ему в придачу рецепт на «Виагру», чтобы сперма была порезвее. Имелась и еще одна закавыка: греко-австралийское происхождение Бет и гремучая смесь кровей у Пита — ямайцы, шотландцы, евреи. Если бы даже Бет не объявили старухой, шанс подыскать им «подходящего» ребенка в соответствии с требованиями политкорректности практически равнялся нулю. Пит, расстроенный не меньше жены, — он был моложе на тринадцать лет — переживал молча и ждал, когда у них снова получится вздохнуть полной грудью.
