— Слушай, ты есть хочешь? — спросил я неожиданно для самого себя.
— Ага! — Мутные после вчерашнего глаза вскинулись с вожделением.
— Здесь есть одна забегаловка неподалеку…
— Я… Эта… — Он смущенно дернул плечом и шмыгнул носом. — Не пустят… Одежа такая… — Он вновь длинно и смачно выругался.
— Со мной пустят, — пообещал я.
Через несколько минут мы уже восседали за столиком под фальшивой пальмой с пыльными пластмассовыми листьями. Появление неблагоуханного посетителя в кафе стоило мне лишней бумажки, мигом сгинувшей в широкой ладони администратора.
Заказав для нового знакомца полный обед и свободно откинувшись на стуле, я снисходительно наблюдал, как попрошайка жадно набрасывается на пищу, сытно рыгает, залпом выпивает рюмку коллекционного коньяка, а затем расслабленно и сыто откидывается на спинку и, закурив дешевую папиросу, тут же смущенно гасит ее, испуганно оглядываясь на официанта.
— Как тебя зовут? — спрашиваю с легкой полуулыбкой.
— Кеша, — отвечает тот сипло. Веки его сыто слипаются. От тепла и коньяка он соловеет на глазах, смущенно подносит ко рту руку, скрывая отрыжку. — Эта… Иннокентий меня зовут. Иванович.
Этот Кеша Иванович выглядел вполне закоренелым алкоголиком в возрасте далеко за тридцать. Возможно, кто-то и сумел бы под лупой или микроскопом углядеть в наших чертах какое-то смутное, самое общее сходство, но сейчас его решительно никто не замечал. Редкие посетители не оглядывались из-за своих столиков. Официант не обращал на нас особого внимания. Да и сходство, впрочем, было весьма поверхностным — ну, фигура, разворот плеч, возраст…
Может быть, цвет волос. Может быть, если, конечно, когда-нибудь удастся отмыть его голову от многолетних напластований грязи. И потом, крупные черты лица, массивные руки. Цвет глаз? Да, пожалуй. Мало ли сыщется в России людей с вот таким, балтийско-серым туманцем вместо радужки! Носогубные складки вокруг рта? Да у кого их нет! Гусиные лапки, разбежавшиеся от углов век к вискам? Да они есть у каждого! Изгиб неясно прорисованных, сероватого цвета бровей? Возможно… Впрочем, у кого, скажите на милость, не отыщется вот таких невзрачных кустиков, обметавших выпуклые надбровные дуги?
Нет, этот опустившийся тип определенно импонировал мне. Я даже почувствовал к нему некоторую симпатию. Приятно, черт возьми, осознавать гигантскую пропасть между нами. И приятно знать, что эту пропасть практически невозможно перепрыгнуть одному из нас. Догадываетесь, кому?
— Ну и как же ты, Кеша, дошел до жизни такой? — доброжелательно осведомился я, заказав еще порцию коньяка.
— Эта… — Мой собеседник слегка смутился, воровато стрельнув глазами в сторону выхода.
Видимо, определил, что выход расположен далеко и после сытного обеда драпать ужас как неудобно. Да и невыгодно, тем более что коньяк должны подать вскорости… Потом подумал, что, чем убегать, лучше наплетет он этому странному лощеному типу (то есть мне) семь бочек арестантов, чтобы отстал. Когда еще на халяву обломится такая классная жрачка, как сегодня! Затем выражение его физиономии чуть помутилось. Кеша внезапно пригорюнился, видимо, налапал тугим умом скабрезную мыслишку о том, что благодетель, спасший его от побоев и одаривший обедом на сказочную сумму, скорее всего, просто гомик. И кормит он его только затем, чтобы потребовать от него неудобопроизносимых услуг. Потом он принялся думать, что в случае, если этот тип станет его грязно домогаться, он всегда сумеет слинять через ближайший проходной двор или, в крайнем случае, двинуть посильней в челюсть. Этому много не надо, он такую породу наизусть знает: чуть давнешь в живот, пополам переломится… Все эти простые и удобочитаемые мысли в течение каких-нибудь нескольких секунд промелькнули на потасканной физиономии и сгинули, безболезненно покинув безбрежную гладь его высокого (почти как у меня), но, увы, грязного лба.
— Эта, — повторил он с мрачной откровенностью, — прижали меня конкретно, хотели выручку отобрать… Я не дался. А они — ну метелить. Это ж ясно, я на их место встал.
— И давно ты занимаешься таким промыслом?
— He-а. Ну, как в Москву приехал, думал, на работу устроиться. А на работу не берут без регистрации. Ну я и… Эта…
— А кем ты хотел работать?
— Эта… Ну, не знаю… Охранником или там… эта… копать чего-нибудь. Чего надо, короче.
— А специальность у тебя есть? Какая?
Но тут принесли коньяк, и он не стал отвечать. Мне показалось, что обстоятельные расспросы беспокоили его, были неприятны. Но встать и уйти он все же не решался. Тем более, когда принесенная жидкость янтарно плескалась на дне бокала прямо перед ним…
— Специальностей у меня много, — туманно выразился Кеша, залпом выдув коньяк и с приязненным вожделением вновь поглядывая на официанта. — Только вот толку с того… Ноль целых хрен десятых! — выпалил он, мелко хихикнув. Пожалуй, так смеялась бы махонькая дворовая собачонка, если бы Господь сподобил ее чувством юмора.
А вот я смеюсь не так. Абсолютно ничего похожего! Я хохочу раскатисто и громко, совершенно уверенный в красоте и уместности своего смеха. Смеяться люблю, смеха своего я не стесняюсь. Совсем не то, что этот Кеша…
— Откуда приехал? — Допрос продолжался.
Вороватый блеск глаз… Думает, что бы такое соврать. Неужели за ним числится что-нибудь уголовное? Вполне возможно. Что-нибудь мелкое, омерзительное… Не то проломил голову случайному грибнику на лесной тропинке, чтобы забрать рублей пять мелочью и использованный железнодорожный билет, не то стянул чемодан у вокзального простофили, а там одни грязные носки, которые затем разочарованно выбросил на запасных путях.
— Из Сыктывкара, — ляпнул он наобум, возможно слабо представляя себе месторасположение этого славного города.
— Ну и как там погода у вас в Сыктывкаре?
— Ничего… — осторожно заметил он. — То все дождило, а потом вроде похолодало.
— А… А лето какое у вас было? Жаркое?
— Да как обычно… — осторожничал он.
— А говорят, у вас в июле снег шел?
— Да? — испугался он. — Ага, шел, кажется…
Помолчали. Кеша все еще надеялся, что я вновь закажу для него коньяку, но в мои планы не входило накачивать его сим благородным напитком под завязку.
— Ну и сколько зарабатываешь на перекрестке?
— Да когда как… Первый день было ничего, а потом — хреново. Но на жрачку и косушку всегда зашибить можно. Легко! Народец, конечно, разный попадается. Один мужик целую сотню два дня назад отвалил. А вчера к одной тачке подхожу, а из окна на меня дуло наставили. Еле ноги унес, даже ковылять забыл.
— А как тебе удается так правдоподобно изображать больного? — Это был косвенный комплимент, и собеседник тут же купился на него, расплывшись в щербатой улыбке.
— Эта… Талант у меня, все говорят. Ну, хромать — это легко, это каждый может. А так, как я могу… Гляди!
