Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Степь. Дорона, столица
Едва сумерки перетекли в темноту, как отряды императорских гвардейцев, подойдя скрытно, внезапным броском захватили все три моста через Сую, и тысячи вооружённых леопольдийцев (среди которых немало было воинов, переодетых в гражданское платье) хлынули в Дорону, поджигая и круша всё на своём пути. Пограничная стража и городские легаты бились отчаянно, но подмога не пришла, и они полегли под мечами и стрелами менее чем за полчаса. Жителей убивали сотнями, тысячами, всех подряд, без малейшей пощады и без разбора…
Пелена запредельного ужаса, окутавшая город, ослепила и обессилила как простых людей, так и чародеев. И чародеев, может быть, в большей степени.
Чёрные знамёна с золотой драконьей пастью, знаком ордена Моста – реяли над толпами.
Две тысячи дворцовых гвардейцев, бросившихся по тревоге на своё место, на дворцовую площадь, так там и не появились: пропали где-то на пути менее чем в версту. Под утро же в руках многих пьяных победителей стали появляться характерные гвардейские мечи: с широкой пяткой над крестовиной и двойным долом, идущим до самого острия…
(Потом, уже днём, когда крючники собирали по улицам и стаскивали во рвы трупы, то обратили внимание, что мёртвых гвардейцев отличить было легко не только по сапогам и доспехам, но и по цвету лиц. У всех у них лица были серые, даже с прозеленью. Но узнать, что было причиной всему – яд или же чародейство, – так и не сумели никогда.)
Ночью о том ещё не было известно. Тысяча гвардейцев, дежуривших непосредственно во дворце, выстроилась на площади. Пылали факелы. Напротив них росла, наливалась тёмной силой тёмная толпа. Тускло вспыхивали клинки. Потом откуда-то из глубины её поднялся рёв. Взмыли и расступились чёрные знамена, и на плечах огромных носильщиков поплыло над головами что-то большое и светлое. Новые и новые факелы загорались, посылая в небо искряные вихри. Носильщики со своей ношей дошли почти до первого ряда. Император, император!.. Теперь было видно, что на плечах носильщиков застыл походный трон. Император!!! Рёвом пригибало к земле. Фигура в серебряном одеянии встала. Казалось, что языки огня скользят по ней. Потом император поднял руку и – указал на дворец…
В гвардии были лучшие бойцы Степи, и потому лишь через час, лишь с третьей атаки смяли их – и то после того, как подоспели императорские лучники и стали почти в упор, шагов с сорока, расстреливать защитников дворца. Те стояли, не в состоянии закрыться своими маленькими щитами… Всё равно никто не отступил, и даже тогда, когда строй был прорван в нескольких местах и на гвардейцев насели со всех сторон сразу – они продолжали рубиться, убивая и умирая. Они ещё рубились там, в больших и малых кольцах окружения, когда толпа ворвалась во дворец…
Император стремительно шёл – шёл сам, окружённый телохранителями, по залитым кровью коридорам. Те, кто вошли сюда первыми, пленных не брали, а дворец – дворец был слишком полон людьми, прибежавшими по обычаю искать убежища… Император старался не смотреть под ноги, но он не мог заставить себя не дышать.
Главная зала была почти пуста. Семь Чаш пылали, однако императору казалось, что свет они испускают призрачный, подобный болотному.
Ворота, ведущие в катакомбу, валялись, сорванные с петель. Воняло кисло – очевидно, для того, чтобы войти, применили порох. Катакомба освещена была ярким оранжевым дёргающимся светом. Факелы здесь вели себя странно…
То, что осталось от Авенезера Четвёртого, Верховного зрячего, валялось по полу. Что-то из этого ещё шевелилось: тёмно-коричневая рука…
– Сожгите всё, – отрывисто приказал император. – Полейте маслом, забросайте железом… А где чародей?
– В цепях, – выдохнул переодетый простым купцом десятитысячник Феодот. Левой рукой он пытался зажать прорванную до зубов щёку. – Там наши которые… вкруг него… чары ставят… Велели сказать: рано ещё.
– Рано… – император в досаде повернулся на каблуках и понёсся прочь, мимо разодранных гобеленов. Телохранители едва поспевали за ним. Вдруг – остановился резко, глянул через плечо. Устремил тонкий палец в грудь Феодота: – Где Турвон, где мой друг?
Тысячник молча указал подбородком на чёрную резную лестницу, начинающуюся почти от самых ворот катакомбы и идущую полого вверх, к узкому стрельчатому окну (называть это отверстие дверью не поворачивался язык), пробитому под самым потолком главной дворцовой залы.
Лицо императора на несколько секунд утратило всякое выражение. Потом он дёрнулся было взлететь или прыгнуть – туда, на самый верх… сдержал себя, движением рук остановил телохранителей и стал медленно подниматься по ажурным ступеням. У лестницы не было перил, каждый шаг вызывал содрогание, которое долго не угасало, складывалось с прочими, то уводя ступени из-под ног, то ударяя снизу. И это только начало, подумал император. Подняться здесь мог тот, кто двигался с истинно царским величием… или же раб, ползущий и пресмыкающийся…
Склав.
Никто не видел его ног, скрытых полами тяжёлого серебряного плаща, – как они нащупывают путь на пляшущей лестнице, как мгновенно догадываются, куда ступить: на край ли ступени, в центр ли, встать плотно, или пружинить, или расслабиться и погасить толчок… Все видели только, что император неторопливо и степенно поднялся до самого верха, там наклонился – и шагнул в тёмный проём.
Перед ним открылось небольшое помещение в виде очень толстой буквы "К" с короткими ножками. Потолок был неровен и будто облеплен ракушками и водорослями, как днище старого корабля. Неслышимый, но терзающий душу вой; несжигающее пламя; несковывающий лютый холод; беспредметный ужас и гнев… Две пылающие чаши посылали тот свет, который слепит, но не освещает. Чаши стояли по обе стороны низкого деревянного стула с подлокотниками, и на стуле сидел, неестественно напрягшись, голый Турвон, седой и темнолицый брат Авенезера Четвёртого, готовый стать Авенезером Пятым… Два десятка жрецов Тёмного храма замерли у стен. Будто – прижатые к стенам…
– Турвон… – с трудом произнес император; воздух был перенасыщен чарами и потому густ, как каша. – Зачем ты… так поторопился?..
Сидящий лишь дёрнулся, мышцы его могучих плеч напряглись, и император услышал отчетливый хруст. Голова начала запрокидываться, на шее вздулись жилы. Сквозь сжатые губы со свистом вырывалось дыхание.
Менее сильный и искушённый, чем император, человек уже был бы раздавлен тем, что творилось здесь, – он же стоял, лишь шире расставив ноги и чуть согнувшись, будто взвалив на спину тяжёлый груз. Первое ошеломление минуло, и император попытался понять и почувствовать, что здесь пошло не так, как замышлялось…
"Понять" и "почувствовать" – не совсем те слова, они как-то подразумевают присутствие мыслей, слов, определений… мыслей не было никаких, они просто не могли уцелеть в этом угнетающем вое и свисте, которые не вонзались в уши, а слепо рождались где-то под теменем и выходили через глаза. Слова вообще исчезли из мира. Их не было никогда… Зато остались навыки, над овладением которыми так бились он сам и его наставники – потому что при чародейском нападении никак нельзя полагаться на мысль, ибо мысли гибнут или изменяют первыми.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
