Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
В городке имелось одно начальное, одно младшее среднее и одно старшее среднее учебное заведение. Адрес у них был общий. Картина сложилась примерно такая же, как дома – точнее, в том месте, которое я привык считать своим домом. Как и в моей прежней частной школе, здешние дети знали друг друга всю или почти всю свою жизнь. В таких коллективах к новеньким относятся с недоверием, пока они не превращаются в друзей или изгоев. Я знал это и раньше, но именно сейчас впервые прочувствовал на собственной шкуре.
Футболки сидели на мне нормально, чего нельзя было сказать о джинсах. Обувь стала такой тесной, что большие пальцы приходилось поджимать. Рукава куртки и джемперов не доходили до запястий. Я растянул трикотажные манжеты так, что они превратились в огромные вислогубые пасти.
Я продолжал носить часы с широким ремешком и резиновые браслеты, радуясь, что в новой школе они не запрещены. Учителя сразу записали меня в малолетние преступники и не давали поблажек замкнутому и, возможно, психически неуравновешенному новичку, одетому не по росту, полгода не стриженному и не желавшему работать на уроках.
Дети в большинстве своем воспринимали меня так же, как и преподаватели.
В классе я садился туда, куда мне велели, и по возможности старался ничего не делать. На перемене расхаживал вдоль стены, глядя в пол. Если меня обзывали или «случайно» толкали, не обращал внимания. Иногда, конечно, мне хотелось ответить. Вспоминались хоккейные матчи, когда я запросто размазывал по акриловому бортику того, кто ударил товарища по команде или что-то не то сморозил. Стоя же не на льду, а на твердой земле, я мог сломать обидчику нос или вывихнуть плечо, прежде чем тот успел бы опомниться.
Но тогда все бы поняли, что мне не насрать на их оскорбления. Поэтому я не реагировал.
В столовой я сидел за столиком для отверженных вместе с двумя другими парнями из моего класса, Риком и Бойсом, и семиклассницей Перл. Плюхнувшись на свое место, она принималась читать, пряча за книгой очки и всклокоченную копну темных волос. Соседи по столу не были расположены со мной беседовать, но они, по крайней мере, не обзывались и не швырялись едой, так что я мог молча прожевать свой обед, а после сидеть с карандашом и блокнотом, который теперь всегда носил с собой. Держать его в ящике раздевалки было ненадежно. Комбинации цифр, открывавшие замки, считались секретными, но узнать чужой код мог кто угодно.
Когда наступил мой четырнадцатый день рождения, позади остались две учебные недели в новой школе. Предстояло вытерпеть еще четыре месяца. Осенью я переходил в старшие классы, но не надеялся, что мое положение изменится к лучшему. Иногда я стоял на покосившемся заднем крыльце дедушкиного дома, смотрел на воду и думал, сколько человеку нужно времени, чтобы утонуть, и какие при этом бывают ощущения.
Как и в Рождество, я проснулся, не рассчитывая на подарки. Я вообще не был уверен, что про мой день рождения вспомнят, и твердо решил никому о нем не напоминать.
Приоткрыв дверь своей кладовки, я уловил запах жареного мяса и корицы. Чаще всего отец с дедом уходили раньше, чем я вставал. Я вылезал из своего кокона, шел в ванную, которая была у нас одна на троих, потом отправлялся в школу. В январе на побережье становилось прохладно, но я привык к совсем другой зиме. На мой вопрос о том, идет ли здесь снег, дедушка расхохотался и ответил: «Раз в сто лет – обязательно. Смотри не проморгай!»
Я скучал по зимнему пейзажу за окном. Зато теперь мне не приходилось пробираться по слежавшимся сугробам, мерзнуть на пронизывающем ветру и постоянно утирать слезы, набегающие на глаза, чтобы защитить их от мороза.
Отца дома не было, но дедушка хлопотал на кухне: раскладывал по двум тарелкам гренки и нарезанные сосиски. Обычно я завтракал хлопьями с холодным молоком или разогревал в микроволновке готовую овсянку. Поэтому при виде такой роскоши я, едва пробормотав сонное «спасибо», сразу же схватил вилку и принялся за дело.
– Думаю, сегодня мы с тобой немного потратимся, – сказал дед. Я оторвал глаза от тарелки, продолжая жевать тост. – В этих коротких штанах ты смахиваешь на пугало. Или у вас, молодежи, такая мода? Я в этом ни черта не понимаю.
Он приподнял одну бровь и выжидающе посмотрел на меня. Я покачал головой, сообразив, что сегодня четверг.
– Школа…
Дед махнул рукой:
– Подумаешь! Один денек они там вполне без тебя обойдутся. – («Они вообще прекрасно без меня обойдутся», – подумал я.) – Звякну и скажу, что ты приболел. И мы с тобой прибарахлимся. – Несколько секунд мы молча ели, потом он добавил: – Может, хочешь еще и постричься по случаю дня рождения?
Я снова покачал головой, сдержав улыбку. Дедушка страдальчески вздохнул и, потрогав свою голову с остатками серебристой растительности, сказал:
– Ну и правильно. Будь у меня волосы, я бы тоже ими щеголял.
Мы вернулись из магазина с несколькими парами поношенных джинсов и брюк, видавшими виды кроссовками и ковбойскими ботинками, а также выцветшим черным джемпером с капюшоном. Ни одно из наших приобретений не стоило больше пяти баксов, но все пришлось мне впору.
В наше отсутствие отец вернулся домой и снова ушел, оставив на моей кровати маленький чемоданчик с набором угольных карандашей разной твердости, двумя стерками, наждачным бруском и точилкой. Чемоданчик я узнал: он был мамин. Под ним лежала упаковка хорошей плотной бумаги: такие листы мама давала мне для рисунков, которые я хотел повесить на стену.
Я вынул из рюкзака свой потрепанный блокнот и открыл его на странице, где была нарисована чайка, сидящая на дедушкиной лодке. Оставшуюся часть своего дня рождения я провел, пробуя новые карандаши на этом наброске. Я повторил его и наложил штрих так, что птица вышла немного зловещей. Мне даже вспомнилось стихотворение Эдгара По, которое мы проходили осенью, когда я только вышел в школу после похорон.
Там ворон мучил парня, который сходил с ума из-за того, что потерял любимого человека. Все должны были написать сочинение по этому стихотворению, но ко мне подошла учительница и, сверля меня глазами, сказала: «Ты можешь выбрать другое произведение», – хотя я не просил ее заменить задание.
Я выбрал стихи Эмили Дикинсон о равновесии хорошего и плохого в нашей жизни. Я прожил тринадцать счастливых лет. Неужели теперь, чтобы за них расплатиться, я должен вытерпеть еще тринадцать горьких?
Лукас
Через неделю или две после начала занятий посещаемость лекций начинает падать, особенно если курс объемный, такой как история или экономика. Этот семестр не стал исключением. В те дни, на которые не была заранее назначена самостоятельная или контрольная, в аудитории появлялись пустые места. Но Джеки (как и ее кавалер – мне пришлось это нехотя признать) не пропускала занятий. Пока не настала девятая неделя.
На фоне безупречной посещаемости в предыдущие два месяца первый пропуск выглядел неожиданным, а второй, последовавший сразу за первым, – неслучайным.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
