Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
– Может быть. Но как мы себя обворовываем… Ведь можно утром встать и – «Здравствуй, утро!» Борщ сварить, чтобы капуста хрустела. Настоящий борщ – это же симфония! Вечером придет муж: «Здравствуй, муж!» Э… Да что там. Жжем себя во имя ложной цели. А понимаешь, когда уже…
Тамара закрыла глаза и прислонилась затылком к стене.
Веселый старик встал и пошел в кабинет. Следующая очередь была наша.
В углу по диагонали сидела влюбленная пара: старик и старуха. Постаревшие Татьяна Ларина и Евгений Онегин. Но у них все было без сложностей: Татьяна написала Евгению письмо: «Я к вам пишу…» Евгений получил его, приехал и, вместо отповеди, сделал предложение. Ведь бывает и так. А теперь он заболел, а она сидела рядом и была по-своему счастлива оттого, что душа имеет приют даже в горе. А он чувствовал себя немножко виноватым за то, что сосредоточивает на себе внимание и отбирает покой у любимого человека. На шее у него висел полосатый пижонский шарф, Евгений и в 70 лет оставался верен себе. Они сидели рядышком, сплетя руки. Я подумал: «Здесь все будет хорошо. Через страдания к радости».
– А вы откуда приехали? – спросила молодая женщина, сидящая через Тамару. Ее губы были накрашены в шесть слоев.
Тамара не ответила. Ей не хотелось общения. А женщине, наоборот, очень хотелось поговорить, но было не с кем.
– А я из Донецка. Вы знаете, этот институт самый лучший в Союзе и даже в мире, сюда очень трудно попасть. Вы по блату?
– Нет, – сказал я. – Законным путем.
– А у вас из-за чего?
Тамаре была неприятна моя общительность, но я не могу не отвечать, когда ко мне обращаются и на меня смотрят.
– А у меня из-за вредного производства, – сказала женщина.
– Надо уйти с производства, – посоветовал я.
– Почему? – искренне удивилась женщина. – Другие же работают. Что, я лучше их?
– Но вы же заболели…
– Ну и что? Они все тоже заболели, – она окинула глазами зал. – Что я, лучше их?
Меня озадачила философия: «как все». Я внимательно смотрел в лицо женщины. В это время подошла Тамарина очередь.
– Пойдем со мной! – Она схватила меня холодной рукой и повела в кабинет.
Молодой серьезный врач что-то писал в истории болезни. Молоденькая медсестра грюкала никелированными приборами.
Врач поднял на нас глаза.
– У нее в носу метастаз, – сказал я.
– Сейчас проверим, – пообещал врач.
– Ой! Хоть один веселый больной, – обрадовалась медсестра. – А то все ходят… Э… э… – Она сделала мину, показала, как все ходят.
Медсестре надоело подавленное настроение пациентов, в которое ей приходилось погружать свой день.
Тамара села на стул.
Я вышел из кабинета и вернулся на прежнее место.
– А я, например, и не собираюсь падать духом, – сказала женщина из Донецка. – Я с мамы пример собираюсь брать. У меня знаете какая мама?
Я смотрел, внимая.
– Она во время войны партизанам хлеб давала, так немцы ее дом сожгли с двумя детьми маленькими. А в самом конце войны она на мину наступила, ей ногу оторвало. Так она в сорок шестом году без ноги замуж вышла и меня родила. А сейчас, когда со мной такое случилось, она сюда в Москву приехала меня морально поддерживать. Я сейчас в Третьяковскую галерею пойду… Когда еще теперь в Москву попаду…
Из кабинета вышла медсестра, стала искать кого-то глазами. Увидела веселого старика и пошла к нему.
– Надо еще немного полечиться, – сказала она, подходя.
Старик поднялся ей навстречу. Глаза его напряглись, и лицо полностью перестало быть прежним. Такие напряженные и бессмысленные лица бывают у штангистов, когда они держат над головой непомерную тяжесть. Я не знал, что страх имеет такое же выражение.
Я подошел к кабинету, заглянул в него.
– Кто вас направил? – спрашивал врач у Тамары.
– Районная поликлиника.
– Делать им там нечего! Как будто у нас работы мало… Безобразие, в сущности…
Тамара смотрела на врача влюбленным взором, и чем больше он возмущался, тем сильнее ей нравился.
А врача, видимо, искренне раздражала Тамара, ее пустяковая болезнь, ее груди и живот, похожие на три подушки.
Тамара чмокнула врача в щеку, чего он совершенно не желал, и выскочила в коридор. Схватила меня за руку, и мы помчались в сторону гардероба. Женщина из Донецка проводила нас глазами. Я улыбнулся ей виновато. Я был виноват в том, что уходил, а она оставалась.
Мы оделись и вышли на улицу. Тамара достала два апельсина. Один – мне, другой – себе. Я стал сдирать кожуру зубами, и мой рот наполнился душистой горечью.
День был пасмурный, но сочетание неба и снега на крыше – прекрасно по цвету.
– Здравствуй, день! – крикнул я.
– Ты чего орешь? – удивилась Тамара. – Встал и орет. Едем!
Мы сели в машину.
– К спекулянтке! – велела Тамара. – На улицу Вавилова.
Обретя здоровье, ей захотелось красоты.
Я привез Тамару на улицу Вавилова. Здесь она меня с собой не позвала.
Тамара отсутствовала час или полтора, потом явилась с какой-то конструкцией на ногах, напоминающей каторжные колодки периода Смутного времени. Не хватало только звенящих волочащихся цепей.
Тамара села в машину. Оглядела свое приобретение.
– Что это? – спросил я.
– Колотырки. Как корова на копытах, – определила Тамара.
– Удобно?
– Ну что ты…
– А зачем купила?
– А черт его знает… Модно…
– Сколько? – спросил я.
– Не могу сказать. Стыдно. Совестно вслух произнести.
– Зачем ты поддерживаешь рублем недостойные элементы нашего общества? Это безнравственно.
– Ты шутишь. А ведь это так.
– Я не шучу.
– Ты себе не представляешь: она со мной так разговаривает и держится, как будто это я спекулянтка, а она ученый-физик. Я всю жизнь робею перед нахалами.
Я вывел машину из переулка. Выехал на главную улицу.
По тротуару, полоща юбкой, шла цыганка с цыганенком на руках. На ногах у нее были фетровые боты, на плечах – плюшевая рвань. Но взгляд ее был устремлен куда-то сквозь людей и, как казалось, был объят высоким гордым помыслом.
– Как бы я хотела когда-нибудь пройти вот так… – задумчиво сказала Тамара. – Ни от чего не зависеть: ни от жилья, ни от людей.
– Хиппуй! – предложил я. – Хиппи – интеллигентные цыгане.
– Ну да… – не согласилась Тамара. – В моем-то возрасте. Хиппуют с пятнадцати до двадцати пяти.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
