Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Свое отношение к тем порядкам, которые даже сословное самоуправление (земство) превратили в инструмент угнетения, они четко выражали и на языке социальных интересов, и на языке духовных ценностей. Вот два красноречивых, но совершенно типичных приговора.
Крестьяне Тонкинской волости Варнавинского уезда Костромской губ. пишут в ноябре 1905 г.: «Волостное правление служит не нам, а мы принуждены служить ему; когда мы вздумали заявить ему о нашей нужде, нашей земской управе, о том, что кругом нас лишь надувают и обирают, что на обсеменение нам дали почти наполовину семян невсхожих, что нам грозит и на будущий год неурожай, что становые да урядники за подати и штрафы готовы последний кусок у полуголодных ребятишек наших изо рта вырвать, — так что с нами хотят сделать земский начальник с волостным правлением? Он приказал арестовать нашего уполномоченного, собирать подати, он обещал засадить в холодную всех, подписавших эту бумагу! Это что значит? Это значит, что у нас, у холодных и голодных, у темных вырывают кусок хлеба и в то же время не дают никакой возможности никому голоса своего подать. Это значит, что нас сознательно толкают в могилу от голодной смерти, а мы слова не моги сказать против этого!» [2, т. 1, с. 171].
А вот приговор сельского схода дер. Коптевка Богородицкого уезда Тульской губ. в Трудовую группу I Госдумы (июль 1906 г.): «Мы не можем защищать своих интересов даже совершенно мирными средствами: наши мирные села превращаются в военные лагери, а нас ставят в положение покоренного народа, с которым можно во всякое время расправиться шашками и нагайками, прикрываясь готовностью служить порядку и закону. Произвол и беззаконие свили себе прочное гнездо в наших бедных деревушках, над которыми витают кровавые призраки убитых за то, что они осмелились просить кусок хлеба» [2, т. 1, с. 172].
Те наказы, которые крестьяне составляли на сельских и волостных сходах, сослужили неоценимую службу для развития самосознания подавляющего большинства народа благодаря тому «эху», которое вызывали эти документы. Дело в том, что крестьяне и сами передавали свои наказы в газеты, и просили об этом своих депутатов. Газета «Право» писала в 1906 г.: «Особенный эффект производился, когда получалась газета с напечатанным местным приговором. Это вызывало немедленное составление нескольких приговоров другими деревнями, сходных с напечатанным по содержанию, но имевших всегда и некоторые отличия сообразно с местными условиями и носивших следы оригинального творчества» [2, т. 1, с. 90-91].
Большую известность приобрел приговор сельского схода крестьян с. Маркова Московской губ. Там осенью 1905 г. крестьяне учредили у себя «республику», избрали «правительство» и перестали выполнять распоряжения властей. Приговор этот был напечатан во многих газетах, а потом вышел в издательстве «Колокол» отдельной брошюрой тиражом почти полмиллиона экземпляров. Он попал и за границу и был напечатан в газетах Франции и США под заголовком «Крестьянский манифест» [2, т. 1, с. 93].
Легальная борьба крестьян в виде кампании петиций, наказов и приговоров, посылаемых в Государственную думу, показала высокую степень зрелости крестьянских представлений о желаемом жизнеустройстве, их общность для всей территории Центральной России и непреклонность в намерении идти в достижении своих целей до конца.
Об этом опыте кадет Н.А. Гредескул писал, споря с авторами «Вех», которые считали русскую революцию интеллигентской: «Нет, русское освободительное движение в такой мере было „народным“ и даже „всенародным“, что большего в этом отношении и желать не приходится. Оно „проникло“ всюду, до последней крестьянской избы, и оно „захватило“ всех, решительно всех в России — все его пережили, каждый по-своему, но все с огромной силой. Оно действительно прошло „ураганом“, или, если угодно, „землетрясением“ через весь организм России. Наше освободительное движение есть поэтому не что иное, как колоссальная реакция всего народного организма на создавшееся для России труднейшее и опаснейшее историческое положение» [12, с. 254].
Так виделось первое массовое политическое движение, «собранное» на матрице общинного крестьянского коммунизма до его интеграции с социалистическими учениями, опиравшимися на Просвещение.
Глава 2. СОЕДИНЕНИЕ КРЕСТЬЯНСКОГО КОММУНИЗМА С СОЦИАЛИСТИЧЕСКИМ УЧЕНИЕМ
Историю социалистических учений в России мы знаем гораздо лучше, чем историю крестьянского общинного коммунизма (само это понятие в приложении к России ввел Макс Вебер, и его «Русские штудии» стали для нас доступны недавно). Поэтому здесь мы коротко остановимся именно на моменте того соединения социалистических учений с крестьянским коммунизмом, которое и привело к возникновению той конструкции, которую назвали русским коммунизмом. Иногда его называем, коротко, большевизмом или марксизмом-ленинизмом, но это более размытые понятия, и их смысл надо соотносить с тем контекстом, в котором их применяют.
Например, важный и радикальный «проект Троцкого», оказавший большое влияние на ход советской революции, какое-то время был составной частью большевизма и часто считается частью истинного марксизма-ленинизма (в отличие от «проекта Сталина»), но мы его не включим в систему русского коммунизма, т.к. он несовместим с общинным крестьянским коммунизмом.
Социокультурной общностью, которая послужила посредником, соединившим общинное крестьянство с социалистическими группами (в основном эсерами и большевиками), были молодые грамотные рабочие, недавно перебравшиеся работать в промышленности и не потерявшие связи с деревней. К моменту революции 1917 г. общая численность рабочего класса в России оценивалась в 15 млн. человек — примерно 10% всего населения. Но к этой категории тогда причисляли и сельский пролетариат (около 5 млн. человек), и городскую бедноту. Историки пытались уточнить число рабочих, выделив разные его составляющие. В результате считают, что рабочих фабрично-заводской промышленности с семьями было 7,2 млн. человек, из них взрослых мужчин 1,8 млн.
В подавляющем большинстве они были рабочими в первом поколении и по своему типу мышления оставались крестьянами. В 1905 г. половина рабочих-мужчин имела землю, и эти рабочие возвращались в деревню на время уборки урожая. Очень большая часть рабочих жила холостяцкой жизнью в бараках, а семьи их оставались в деревне. В городе они чувствовали себя «на заработках». С другой стороны, много молодых крестьян прибывало в город на сезонные работы, когда в городе не хватало рабочей силы. Таким образом, между рабочими и крестьянами в России поддерживался постоянный и двусторонний контакт. Городской рабочий начала XX века говорил и одевался примерно так же, как и крестьянин, в общем, был близок к нему по образу жизни и по типу культуры.Даже и по сословному состоянию большинство рабочих были записаны как крестьяне.
Эти рабочие еще не превратились в класс (пролетариат) и в общественном сознании причислялись к трудовому люду («Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой»). Для того, чтобы класс возник, требуется, чтобы принадлежащие к нему люди сами считали себя классом. Маркс даже выработал сложную пару понятий — «класс в себе» и «класс для себя». Рабочие, которые не осознали себя классом, это еще не класс, это «класс в себе» — то «сырье», которое еще надо подвергнуть специальной обработке, чтобы получился класс. В России сословное общество стало распадаться лишь в конце XIX века, и классы возникнуть не успели.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
