И как можно жить без этого черного чудовища с таинственными кнопками, антенной, трубкой, в которую можно наговаривать всякие слова, и — о чудо! — где-то на другом конце Вселенной кто-то внимательный, прижимая к своей теплой щеке такой же бесчувственный агрегат, слышит тебя, понимает и отвечает взаимностью.
Но бывают дни, когда он уставится на меня своим одним-единственным зеленым глазом и молчит как Зоя Космодемьянская. Не нужна ты никому, старуха. Не нужна до такой степени, что никто не то что видеть, слышать тебя не хочет, на дух не переносит, на зуб не берет, пробу не снимает. Аминь.
Что такое электричество, мне уже объяснили. Это когда сперматозоиды ровными рядами по направлению к намеченной цели. А что такое телефонная связь? Что там бьется, вибрирует, шевелится и заставляет реагировать на происходящее горячо, призывно и трепетно? Говорят, что по телефону можно даже заниматься сексом. Садятся двое на разных краях земли, страны, города, села, деревни или просто отдельно взятого дома и затевают разговор типа:
— А я хочу в этом участвовать.
И получается, говорят. И происходит. Взрываются вместе в обоюдоостром оргазме. Чудеса!
Но мы псковские, мы с Урала, нам таких кружевных тонкостей не понять. Нам что-нибудь попроще, слов каких-нибудь типа «Твои глаза как два гестаповца…»
Но это так, лирическое отступление.
7
Звонила Юлька:
— Ну что, зараза, отбила все-таки мужика?
Она была в своем репертуаре. Откуда только все знает?
— И откуда только ты все знаешь? — поинтересовалась я.
— От верблюда. Давай колись по-хорошему, а то я тебя по-плохому заставлю.
— Хотела бы я это видеть.
— Ладно, не выеживайся. Рассказывай, а то у меня все внутри горит от интереса.
— А ты водички попей.
— Слушай, я тебе своего мужика отдала совершенно безвозмездно, не сомневаясь, что ты воспользуешься раз в пятилетку предоставленной возможностью от души потрахаться, а ты отвечаешь мне черной неблагодарностью, не звонишь, не делишься и лишаешь удоволетворения за тебя порадоваться.
— Мать, ну и речь! Я просто заслушалась.
— Убью тебя, пока молодая.
— Умрешь неудовлетворенной.
— Ну, все, хватит. Или ты… или я кладу трубку.
— Ладно, не сердись. Спасибо, конечно, за твоего мужика, но лучше бы его не было.
— Что так? Не понравился?
— Да в том-то и дело.
— Влюбилась, что ли? — охнула Юлька.
— Не пойму никак. Вроде.
— Ну и чё?
— Да ничё!
— Как ты могла? Ну, как ты могла! — запричитала Юлька. — Учу тебя, учу, и как об стенку. Вот есть бабы на передок слабые, а ты у меня на голову.
— Юль, у меня и с передком теперь нелады.
— Ты что, уже сподобилась, что ли?
— Ага, Юль, сподобилась.
— Ну ты даешь! — последовала непродолжительная пауза, а потом не то всхлип, не то вскрик: — Ну и чё?
— А я не помню, Юль, пьяная была.
— Ну это ты врешь. Пьяной я тебя никогда не видела. А раз не помнишь, значит, было хорошо, и ты от этого «хорошо» память потеряла. Амнезия от оргазма — как от шока.
— Ну ты загнула.
— Я не загнула, у меня такое было. У меня же опыт, у меня же мужиков было как у тебя пальцев на руках. И ногах. Плюс еще уши, глаза и волосы.
— Ни фига себе, — восхитилась я.
— Вот тебе и ни фига. Но чтобы влюбиться? Да никогда. Давила, давлю и буду давить их как клопов отсосавших и брошенных мной за ненадобностью.
— Я так не умею.
— А ты учись, пока я у тебя есть.
— Как хорошо, что ты у меня есть.
Мы помолчали немного, повздыхали, а потом Юлька спросила:
— Ну, что делать будешь?
— Не знаю. Вот изнасиловалась, а завтра опять пойду.
— К нему домой?
— Ага.
— Он что, один живет?
— Наверное, раз пригласил.
— Это ничего не значит. Может, жена уехала куда-нибудь на Канары.
— Может быть. Но завтра я иду к нему в гости. Заранее всю трясет.
— А ты прими чего-нибудь легонькое. Шесть таблеток валерьянки — и все. Спокойная, как рыба на закате.
— Почему на закате? А не на рассвете, например? — удивилась я.
— Потому что на закате своих лет.
— Умная ты…
— Спрашиваешь.
— Юлька, я тебя люблю! Ну почему мы не вместе?
— У нас с тобой еще вся жизнь впереди. Не боись, любимая, успеем.
8
От весны остались одни воспоминания. То ли дождь, то ли снег смывал мои следы, и не оставалось надежды найти обратную дорогу в мое беспросветное прошлое.
Несмотря на валерьянку, всю дорогу меня колотило и подташнивало. Я все время задавала себе вопрос, как со мной такое могло случиться, причем на ровном месте, скоропостижно и бестолково. Что этот парень сделал такого необыкновенного, что седьмые сутки я не устаю щупать свой лоб, не горячка ли кровожадно накинулась на меня, не столбняк ли обезножил, обезручил, ополоумил, не сотрясение ли головное произошло и расшатало все правила мои и устои. Где-то звезды в небе столкнулись лбами, и искры, долетев до земли, ослепили меня, ошеломили своим нездешним светом, отбросили в другое измерение, где люди, точно облака, плывут по небу, взявшись за руки. Алло, люди! В вашем полку прибыло. Я тоже плыву, лавируя между звездами, как чья-то бестелесная душа. Шагал был скорее прав, чем наивен. А что если поверить? А что если попробовать? И взмыть! Встать с утра пораньше — и на подоконник. Здравствуй, утро, молодое, незнакомое! Постоять так крестовищем да и шагнуть вперед и вверх, и руками при этом быстро-быстро задрыгать и почувствовать холод под мышками, а в животе жар. И сначала будто вниз пойдешь, а потом как подбросит и как понесет параллельно земле, и платье на ветру развевается красиво, словно боевое красное знамя. А птицы шарахаются: «Людк, а Людк, это откуда такую лохматую к нам занесло?» А я лечу, не замечаю, крылышками бяк-бяк. Хорошо! А внизу дяденьки в белых халатах уже ждут меня, родимую. Счас мы ее душеньку в нашу психушеньку и заберем, горемычную. А я лечу, собой любуюсь.
Отчего люди не летают, как птицы?
Никита, как мы и договаривались, ждал меня у выхода метро. Заглотив побольше воздуха и шагнув к нему навстречу, я как-то сразу пришла в себя и успокоилась.
