Какая ночь... Какие звезды... Пахнет весной и надеждой. Она всегда теперь будет сюда приезжать, и всегда весной. Что там пророчил этот чудак доктор?
"Пока на Кавказе еще не страшно..." Почему же должно быть страшно? Наоборот! Такие великолепные пришли времена. И границы уже приоткрылись, и какие дерзновенные по радио звучат слова! И прекрасные книги лежат в магазинах и на возникших невесть откуда лотках. Все настолько стало свободней, и в выборе репертуара - тоже, А уж как все расцветет, когда спадут многолетние путы... Ведь как страдает, например, Петька, их общий друг, журналист, какие жуткие рассказывает истории про цензуру...
- Да врет он все, - раздражается Алик. - Цену себе набивает: он бы то, он бы се, если бы не цензура. Ну вот ее, считай, что и нет, посмотрим, какие гениальные творения создаст твой Петька!
Рабигуль с безнадежной печалью смотрит на мужа.
Как он некрасив, когда злится, ревнует. А ревнует и злится всегда. Кто бы ни переступил порог их жилища, если этот "кто-то" мужчина, Алик весь подбирается, как перед прыжком, жесткие желваки ходят по скулам, сжимаются кулаки. Он почти все время молчит, он ведет себя почти неприлично, и Рабигуль старается за двоих: шутит, смеется, болтает без умолку, что вообще ей несвойственно. Но люди-то чувствуют, их ведь не проведешь: Рабигуль им, конечно, рада, но хозяин дома - бирюк бирюком. И дом постепенно пустеет. Кто из друзей остался у них? Петя да Маша.
Остальные не выдержали угрюмости Алика и сбежали. Как она-то еще выносит? Приходится выносить, потому что чувствует себя Рабигуль виноватой: ее любят, а она - нет. А ведь как старалась вначале! Изо всех сил скрывала, что неприятны и близость его, и прикосновения, учила Алика каждый вечер стирать носки, посыпать тальком ноги, покупала дорогие одеколоны, дезодоранты - очень уж чутко реагировала она на запахи. Да чего она только не делала, чтобы стал ей муж хотя бы менее неприятен! Не получилось. Не вышло. Так разве ее в том вина?
Прибегала Маша - вся в страстях и романах.
- Какая ты счастливая! - слушала ее Рабигуль.
А однажды, когда Маша страдала - она постоянно то любила, то страдала и все рассказывала, как он ее обнимал, целовал ноги, а теперь... - Рабигуль не выдержала.
- Ты б хоть подумала, кому это все говоришь, - горько сказала она, и огромные очи такими стали печальными, что Маша споткнулась на полуслове.
- А что? А.., что? - растерянно повторяла она.
- Я такого не знаю, - призналась, помолчав, Рабигуль. - У меня ничего такого не было никогда.
- Как - не было? - не поняла Маша. - Ты же десять лет замужем! - Ну и что? - обронила рассеянно Рабигуль, и Маше показалось, что подруга сейчас заплачет. - Вот десять лет и терплю. Стараюсь подавлять отвращение. Иногда получается.
- Да ты что? - ахнула Маша. - Это же такое счастье! Почти как музыка.
- Как музыка? - недоверчиво переспросила Рабигуль. - А помнишь, как тебе ни до кого не было дела - только скрипка?
- Да, - улыбнулась, вспоминая, Маша. - Мне она заменяла все; Хотя, если честно, так и заменять было нечего. Маленькой я была...
- А теперь?
- А теперь я бы не вынесла музыки без любви, не вынесла этого счастья, этого напряжения.
- Не понимаю...
- Где уж тебе понять, - призадумалась Маша и взглянула на подругу едва ли не с жалостью. - А как ты снимаешь это давление?
- Давление?
- Ну да, ну да, - заторопилась Маша. - Она ведь звучит везде: в голове, в душе, в сердце. И выплескивается не только когда берешь в руки скрипку, но и с любовью. На время как бы освобождаешься.
- Выходит, я не освобождаюсь, - совсем запечалилась Рабигуль. - Может, я фригидная женщина? - нерешительно предположила она.
- Ты-ы-ы? - протянула недоверчиво Маша. - Ну, не знаю... Так чувствовать музыку...
- Может, в музыку все и ушло?
- Должно быть наоборот, - покачала головой Маша. - Знаешь, что я про все это думаю? Алька просто тебя боится. Влюблен до сих пор как безумный, вот и боится. - Она подумала, помолчала. - Или не тот мужчина тебе достался. Знаешь что? Попробуй с другим!
Рабигуль вспыхнула.
- Что такое ты говоришь?
- Молчу, молчу, - засмеялась Маша. - Ты у нас женщина строгих правил. И добавила, не сдержавшись:
- Такие редко бывают счастливы. Ну что ты себя стреножила?
Рабигуль самолюбиво пожала плечами.
- Ничего не стреножила. Просто мне никто не нужен.
Тонкие ноздри ее прямого носа вздрогнули, строгие губы сжались.
- Просто ты сидишь в тюрьме у своего Алика, - рассердилась Маша. Думаешь, если б он не был так безумно влюблен, если бы ему, как тебе, было плохо, он не гульнул бы налево?
Рабигуль поморщилась от Машкиного жаргона.
- Думаю, нет, - сдержанно возразила она.
- Почему?
Маша склонила голову к плечу, как любопытная птичка.
- Потому что он порядочный человек, - с достоинством ответила Рабигуль.
- Да при чем тут порядочность? - всплеснула руками Маша. - Ну что мне с тобой делать, а? Ты как из прошлого века!
* * *
Рабигуль постояла в садике, вглядываясь в темноту, к ней привыкая, и, обогнув корпус, выбралась на волю сквозь прореху в ограде - ее, как и коды замков, тоже все знали. Пятигорск - там, внизу, еще не спал: золотистые огоньки на улицах, в окнах домов зримо обозначали его присутствие. Рабигуль спускалась все ниже и ниже и наконец вошла в город. Она чувствовала себя путешественником, прибывшим в цивилизацию после долгой отлучки. Там, наверху, оставался совсем другой мир - спокойный, неторопливый, с культом ванн и массажей, - здесь же кипела жизнь. Из многочисленных ресторанчиков доносились модные в этом году шлягеры, улицы были полны народу. "Странно, рассеянно подумала Рабигуль, - все-таки ночь. Да и прохладно. Ах да, сегодня пятница, завтра же выходной..."
Подняв воротник плаща, сунув руки в карманы, она походила по улицам, с невыносимой остротой ощущая гнетущее одиночество среди всех этих людей, и стала медленно подниматься к себе, в гору.
Белые корпуса санатория, приближаясь, вырисовывались в темноте. За ними темнел округлый Машук.
- А я думал, что я один такой полуночник...
Веселый басок прозвучал за спиной, и Рабигуль вздрогнула от неожиданности. Рядом возник высокий плотный мужчина в плаще и синем берете, лихо сдвинутом на ухо.
- Я давно за вами иду, - продолжал басить он. - Все размышлял: "Куда держит путь сия дама? Вдруг нам с ней по пути?" Так куда вы, сударыня, направляетесь - одна, в столь поздний час? Не боитесь?
- А чего бояться? - скупо улыбнулась Рабигуль. - Мы не в Чикаго.
