— Джейми, рада тебя видеть, — сказала Ингрид. — Привет, Сюзанна!
Сюзанна заставила себя улыбнуться, но не ответила на приветствие и даже голову не подняла. Она была сосредоточена на том, что макала хлеб в оливковое масло с ароматом розмарина и одновременно помешивала соломинкой свой «Пеллегрино».
Последовала напряженная тишина, которую пришлось нарушить мне.
— Ингрид, я не могу поверить, что ты только месяц назад родила! Ты потрясающе выглядишь.
Ингрид откинула за спину свою шелковистую гриву.
— Ну, я им сказала, что делать, чтобы быстрее вернуть меня в нормальное состояние, и была права, хотя все они и возражали.
Сюзанна фыркнула.
— То, что ты от них требовала, ненормально. Извини, но большинство врачей стали бы возражать.
Ингрид, ни капли не смутившись, уперлась руками в бока.
— Может, тебе это и не кажется нормальным, ты своих идеальных деток родила естественным способом. Но я не из первопоселенцев; в моем роду не верят в необходимость добровольных мучений.
— Это не значит, что…
— Это значит, что я ни за что не стала бы тужиться. Я сказала это своему врачу, как только он сообщил мне о беременности. Я заявила ему: «Доктор Шехтер, новости замечательные, но я вас предупреждаю: тужиться я не буду».
Мне показалось, что Сюзанна готова убить ее на месте.
— Слишком потная работа, — продолжила Ингрид. — Я объяснила ему, что мой девиз: «Если это нельзя сделать на каблуках, меня это не интересует». И что я хочу сделать кесарево сечение.
— А он что сказал? — спросила Сюзанна.
— Он сказал: «Милая, у меня для вас новости: ваше тело будет тужиться независимо от того, хотите вы этого или нет». А я ответила: «Нет, приятель, это у меня для вас новости, которых вы явно не понимаете. Я. Не. Буду. Тужиться».
— И что ты сделала?
— Я пошла к другому врачу, который осознал, что я говорю серьезно, и согласился на кесарево. Мы решили, что сделаем его на тридцать девятой неделе.
Сюзанна закатила глаза.
— Но этот врач не хотел делать мне общую анестезию. — Ингрид топнула ногой и раздраженно скрестила руки на груди. — Ну, я там в Ист-Сайдской пресвитерианской больнице сказала, что для меня им придется постараться.
— И они согласились? — изумленно сказала Сюзанна. — Без медицинских показаний?
— Ну, дорогая моя, они не хотели, но я заставила Генри подарить заведующему родовспомогательным отделением членство в «Атлантик гольф-клубе», так что у них не оставалось выбора.
Сюзанна закашлялась в салфетку так, будто ее сейчас вырвет. Несмотря на безумные выходки Ингрид, я восхищалась тем, что она всегда получала то, что хотела, и не боялась добиваться своего.
— Я вот почему пришла, Джейми, — продолжила Ингрид. — Ты получила мой е-мейл насчет аукциона?
— Получила.
— В этом году он будет проводиться не в той ужасной галерее в Вест-Виллидже. Я им заявила, что ничем не буду заниматься, если они собираются устраивать его там. Я сказала организаторам: «Вы подумайте, каких гостей вы ждете. Богатые люди не любят уезжать из Верхнего Ист-Сайда!» И нам не нравится притворяться, что мы бедные и продвинутые, понимаешь? Мы не такие. Так что они сделают его в «Даблс», милое местечко и от тебя недалеко.
— Я не уверена, что смогу прийти.
— Даже если не сможешь, мы хотим, чтобы твой ведущий позволил нам выставить на аукционе право на посещение записи передачи «Вечера новостей с Джо Гудмэном». Ты ведь с ним дружишь, не так ли? Сколько я тебя знаю, ты все время работала у него на шоу.
— Ну да, он мой начальник, но я не знаю, удобно ли…
— Да ладно, Джейми. Что для тебя важнее: избежать нескольких минут смущения или лекарство от болезни Альцгеймера? Так я могу на тебя рассчитывать?
— Ну, я… я… я узнаю у его…
— Знаешь что? Давай я пошлю ему милую записку на своей личной почтовой бумаге и напишу, что мы с тобой лучшие подруги, и не мог бы он…
— Ингрид, вряд ли это ему понравится. Лучше я сама его спрошу.
— Ну и замечательно, именно так я и предлагала сделать. — Она меня обхитрила и прекрасно это знала. Я невольно улыбнулась.
— И кстати, — прошептала она, приподняв свежевы-щипанные брови, и уставилась на мои ноги.
Я посмотрела на свои черные босоножки на ремешках, думая, что наступила на тротуаре на что-то несимпатичное.
— Эти туфли, — серьезно пояснила она, — та-акие вечерние. Сейчас же полдень, дорогая.
Когда подали основное блюдо — куриное филе с тушеным цикорием для Сюзанны и трехцветный салат с запеченными креветками для меня, — я заговорила о том, что меня сейчас больше всего беспокоило.
— Я переживаю за Дилана. Он сорвался на баскетбольном матче.
— Я слышала.
— Правда?
— Да. Свернулся клубочком, вместо того чтобы бросить мяч в корзину.
— О господи, неужели все дети про это говорят?
— Да.
— Правда? Господи. — Я уткнулась лицом в салфетку.
Сюзанна отобрала у меня салфетку.
— Похоже, момент в матче был трудный.
— Он прямо рыдал, пока я его обнимала. Ему было так стыдно!
Она успокаивающе потрепала меня по плечу.
— Это просто нервы.
— Ну да, но и не только. Я не уверена, но мне кажется, что постоянное отсутствие Филипа и его неучастие в жизни Дилана отрицательно влияют на его самооценку, Он не хочет, чтобы я делала с ним домашние задания, он хочет, чтобы ему помогал Филип. А на прошлой неделе он ужасно расстроился, когда Филип не отвез его в субботу на бейсбольный день рождения. Он плакал, словно четырехлетний ребенок, расшвыривал игрушки по комнате и бросил на пол все свои бейсбольные карточки. А потом еще эта история с баскетболом.
— Он все еще ходит к тому психиатру?
— Нет, мы перестали к нему ходить, Дилан меня упросил. Честно говоря, не похоже, чтобы этот тип вообще ему помогал. Он заставлял Дилана чувствовать себя так, будто с ним что-то не в порядке. А знаешь, ведь на самом-то деле с ним все не так плохо. Я не могу сказать, что он погрузился в депрессию. Он все еще мой милый мальчик, который обожает «Лего»; он много читает, так, что с учебой у него все в порядке. И при этом с ним явно что-то не так.
— А что обо всем этом говорит дорогуша Филип? — Сюзанна обожала моего мужа. У них было много общего — оба они были родом из маленького замкнутого мирка богатых белых американцев.
— Кто знает? — Я пожала плечами.
— Что это значит?
— Ну, он переживает за Дилана, конечно. Просто… в последнее время мы не так уж часто имеем возможность поговорить.
