Буря паники пронеслась по земле. Народы потеряли голову, административные порядки пошатнулись, остановилась торговля, замерло производство… Но правительства быстро опомнились: они мобилизовали свои морские и сухопутные силы, увеличили береговую оборону, и хоть с большими затруднениями, но приготовились к борьбе с невидимым и загадочным противником.
Политические партии забыли свои разногласия и постарались объединиться для борьбы со всеобщей опасностью. Только одни анархические комитеты, впрочем, не столько влиятельные, сколько шумливые и многочисленные, выступили на стороне таинственного врага общества. Они пытались поднять народы, развивая перед ними обещания Неизвестного: ни государственных долгов, ни налогов, ни постоянных войск. В крупных рабочих центрах Европы, Японии и Америки произошли революционные вспышки; но их в несколько часов потопили в крови, так как бунтовщикам пришлось иметь дело не со слабыми лишь силами полиции, а с целыми армиями, поставленными на боевую ногу. В Турции подняло восстание несколько полисов, но они были расстреляны другими, более многочисленными и дисциплинированными полками. Зато сразу возмутился весь флот и так быстро прошел Дарданеллы, что береговые укрепления не успели запереть ему путь. Вырвавшись в Средиземное море, он выкинул на всех мачтах красные флаги, на которых золотом были вышиты слова:
«Да здравствует Неизвестный»!
Но этот взбунтовавшийся флот, который только что истребил своих адмиралов и лучших офицеров, встретил соединенные английскую и французскую эскадры и был ими уничтожен в несколько часов.
В самый вечер этой гекатомбы, 2 марта, согласно всемирному договору, заключенному по телеграфу в течение сорока восьми часов, все находившиеся в Европе послы и представители мировых держав собрались в Марселе на международный конгресс.
Они были облечены неограниченными полномочиями и могли решать, как сами главы государств или парламенты. На первом заседании конгресс наметил следующие вопросы, которые следовало разрешить:
1) Кто противник?
2) Надо ли с ним бороться или нет?
3) Надо ли подчиниться и до какой степени?
И вот на другой день, утром, когда только что во всех газетах появилось первое известие о предстоящем собрании конгресса, в Америке один ранний рыбак сделал поразительное открытие.
При входе в бухту в Сан-Франциско на мачте одного неподвижного поплавка развевалось белое знамя, на котором красными буквами начертаны были следующие латинские слова:
«Pastum pads usque ad extremum mensis spatium. Ignotus».
И это означило:
«Перемирие до конца месяца. Неизвестный».
Таким образом, народам земли даровано было двадцать восемь дней, дабы конгресс мог дать ответ на каждый из заданных им себе вопросов.
И на этот раз уже никому не приходила в голову мысль о смехе, так как дыхание ужаса только что пронеслось бурей над человечеством.
II
Неизвестный и Моизэта
Самой пустынной и неисследованной частью Персидского залива считается та, которая находится между островом Бу-али, что возле пустынных берегов Аравии, и островом Бушир — это самая северная часть отвесного и дикого персидского побережья, высокие скалы которого начинаются несколько южнее отсюда у деревушки Зиру.
Посредине этого пустынного морского пространства едва всплывает черный скалистый островок, беспрестанно обдаваемый, а часто и заливаемый высокими волнами, когда их поднимет свирепый ураган Аравийской пустыни.
Никогда, на памяти мореплавателей, человеческая нога не ступала на эти негостеприимные скалы и никто не приставал к этому затерянному острову; впрочем он и лежит в стороне от того пути, которого обычно держатся редкие суда, пересекающие Персидский залив.
Вопреки всему этому, 12-го марта, т. е. ровно через десять дней после собрания в Марселе всемирного конгресса, вызванного трагическим происшествием того, что повсюду звали «подводный бич», — 12-го марта, часов около четырех пополудни, какой-то человек сидел на скалах Затерянного острова. Опершись локтями на колени и положив подбородок на руки, этот человек пристально смотрел на море в юго-восточном направлении, и его черные живые глаза прикованы были к одному поплавку, качавшемуся на волнах метрах в двадцати от конечного пункта этого острова.
Человек этот был одет в длинную одежду с капюшоном и по своему покрою похожую на ту, что носят монахи-бенедиктинцы. Голова его была не покрыта. У него были жесткие, черные, коротко остриженные волосы, широкий и выпуклый лоб опирался на могучие бровные дуги, из-под которых с металлическим отблеском смотрели глубоко западшие в орбиты глаза. Его нос, как орлиный клюв, изгибался над гладко выбритым подбородком. Также выбрита была и верхняя губа, прямая и тонкая. Его сухие щеки имели выдающиеся скулы, и его обнаженная шея и руки обнаруживали толстые жилы и могучие мускулы.
Что мог делать этот загадочный монах на этом диком, обездоленном и затерянном в пустыне моря острове?
Он ждал.
И ожидание его затянулось надолго. Багровеющее солнце уже погружалось за неподвижной гладью моря. Чувствовалась духота, которая предшествует переменам погоды. Уж ночь спустилась без сумерек над простором. Но монах не двигался, и не спускал глаз с поплавка.
Вдруг этот поплавок исчез. Словно проглоченный или увлеченный каким-нибудь подводным чудовищем, он погрузился в воду.
Это странное исчезновение и было несомненно тем, чего ждал монах, так как он немедленно встал и, перескакивая со скалы на скалу, направился к центру острова. Достигнув здесь одного плоского камня, он нагнулся и нервно оперся рукой на одно место скалы. И тотчас же половина камня повернулась, открыв под собой высеченную в материке лестницу. Человек спустился вниз на восемь ступеней и одним поворотом особого рычага в скале закрыл над собой отверстие, затем опустил другой костяной рычаг.
И вдруг вся лестница осветилась двумя электрическими лампочками, висевшими под сводом. Монах спустился еще пятнадцать ступеней. На пятнадцатой — он остановился и опустил второй костяной рычаг на стене, как раз у него под рукой. И тогда справа отворилась бронзовая дверь. Он вошел. Дверь затворилась сама вслед за ним с гулом, эхо которого загудело далеко в таинственной глубине. Своей эластичной и скорой походкой монах шел по природной, но освещенной электричеством галерее. В конце ее отворилась вторая бронзовая дверь.
— Он явился? — раздался навстречу звучный и отчетливый голос.
— Да, ровно в момент захода солнца. Он точен.
Произнося эти слова, монах переступил порог и вошел в обширное, ярко освещенное помещение, посередине которого стоял человек.
Помещение? Это — природный грот, облицованный на три метра высоты от пола, и приспособленный под лабораторию, где работали вместе один химик и один электро-инженер. Справа были электрические машины, около которых на массивных стеклянных плитах помещались какие-то странные инструменты, слева — горн, а рядом стол и шкафы, уставленные и наполненные множеством инструментов, аппаратов, флаконов, колб, химических препаратов и пр.
