На ипподроме майор Кевин Коудор-Джонс совершал свой ежедневный обход, как обычно, без особого усердия. Его небрежное руководство привело к тому, что полицейские, которые должны были нести охрану во время скачек, прибыли на полчаса позже и в недостаточном количестве; кроме того, в типографии заказали слишком мало программок.
— А, не беда! — махнул рукой беспечный майор. Миссис Анджелиза Ледвилл ехала на ипподром в автобусе, принадлежащем тотализатору, вместе с еще пятьюдесятью коллегами. Она смотрела в окно на проплывающие мимо пригороды и угрюмо размышляла о ценах на электричество.
В субботу днем, в два тридцать, Анджелиза была целиком поглощена обычной выдачей билетиков и приемом денег. Она сосредоточилась на работе и потому чувствовала себя сравнительно счастливой. Приготовила свою кассу к скачке в три часа — главному событию дня. Скоро у окошечек выстроятся длиннющие очереди. А Анджелиза привыкла обслуживать клиентов быстро и аккуратно — она гордилась своим мастерством.
В два пятьдесят пять Коудор-Джонс сидел в своем кабинете рядом с весовой и пытался разобраться с путаницей в оплате разнорабочих. В два пятьдесят семь телефон, стоявший у самого локтя Коудор-Джонса, зазвонил — в двадцатый раз за день, — и майор снял трубку, продолжая размышлять о спорном вопросе: сколько следует платить в час служащим, выравнивающим взрытый дерн после скачек?
— Коудор-Джонс! — машинально сказал он.
Человек с ирландским акцентом что-то тихо проговорил в трубку.
— Что-что? — переспросил Коудор-Джонс. — Погромче, пожалуйста! Тут слишком шумно, я ничего не слышу!
Человек с ирландским акцентом повторил свое сообщение все так же тихо, почти шепотом.
— Че-го-о? — изумился Коудор-Джонс. Но его собеседник уже повесил трубку.
— О господи! — сказал Коудор-Джонс и потянулся к кнопке, соединяющей его с ипподромской трансляцией. Одновременно взглянул на часы. Стрелки подползали к двум пятидесяти девяти. В эту минуту четырнадцать коней, участвующих в трехчасовой скачке, уже заводили в стартовые кабинки.
— Леди и джентльмены! — сказал Коудор-Джонс, и его голос раздался из всех громкоговорителей ипподрома. — Нас только что предупредили, что где-то на трибунах заложена бомба. Мы просим вас немедленно покинуть свои места и собраться на середине ипподрома, пока полиция будет обыскивать помещения.
Всеобщее оцепенение длилось не более секунды. Потом огромная толпа рекой хлынула по лестницам, из тоннелей, из всех дверей. Люди бежали, толкались, пихались, спеша скорее оказаться в безопасности на дальнем конце скаковой дорожки.
В барах валялись опрокинутые и разбитые в спешке бокалы. Очереди к тотализатору растаяли, точно по волшебству, и кассиры бросились следом. Распорядители оставляли свою ложу на самом верху трибун с достоинством, но быстро. Корреспонденты из ложи прессы бросились вниз рысцой, даже не задержавшись, чтобы позвонить в свои газеты. Редакторы в Сити могут и обождать полчасика. А бомба ждать не станет!
В здании ипподрома находились тысячи людей, но оно опустело меньше чем за пять минут. Внутри задержались очень немногие, и одним из них был Кевин Коудор-Джонс. Храбрости ему было не занимать, и майор счел своим долгом остаться на боевом посту.
Немногочисленная группка полицейских мало-помалу собралась у весовой. Каждый скрывал свой вполне естественный страх под маской уверенности. «Небось опять ложная тревога», — говорили они друг другу. Подобные сообщения всегда оказываются ложными. Ну, или почти всегда. Полицейский офицер взял на себя организацию поисков и посоветовал штатскому Коудор-Джонсу удалиться в безопасное место.
— Нет-нет! — сказал Коудор-Джонс. — Вы ищите бомбу, а я посмотрю, все ли вышли.
Он улыбнулся немного озабоченно — и решительно нырнул в весовую.
«Так, тут все чисто», — подумал он, заглянув в жокейскую душевую. В судейской ложе тоже никого, в комнате, где проявляются снимки фотофиниша, никого… Кухня, бойлерная, тотализатор, кабинеты, кладовые… Майор обегал здание за зданием. Он наизусть знал все укромные уголки, где мог застрять какой-нибудь глухой служащий или напившийся зритель.
Людей он не нашел. Бомбы тоже. Слегка запыхавшись, он вернулся на площадку перед весовой и стал дожидаться отчета полицейских, которые работали медленнее.
А блуждавший по ипподрому Трикси Уилкокс воплощал в жизнь свою гениальную, но плохо продуманную идею. Он, посмеиваясь, вспоминал, как изображал ирландца — пожалуй, из него вышел бы недурной актер! — и бегал по барам, набивая огромный пустой футляр от бинокля добычей. «Удивительно, как небрежны бывают люди в панике!» — хихикал он про себя.
Дважды он столкнулся с полисменами.
— Там все чисто, офицер! — уверенно заявлял он, указывая туда, откуда только что вышел.
Полицейские оба раза окидывали небрежным взглядом коричневую шляпу, темный костюм и галстук в тон и принимали его за одного из служащих ипподрома.
И только оранжевые носки его подвели. Второй полисмен обернулся ему вслед, нахмурился, увидав апельсиновые полоски, мелькавшие из-под брюк, и неторопливо двинулся за ним.
— Эй!.. — окликнул он.
Трикси обернулся, увидел надвигающегося на него блюстителя порядка, не выдержал и задал стрекача. Да, Трикси Уилкокс был не слишком умен.
В четыре часа дня Коудор-Джонс передал по трансляции новое объявление:
— По всей видимости, сообщение о бомбе оказалось очередной ложной тревогой. Все могут занять свои места.
Публика хлынула обратно и первым делом устремилась в бары. Барменши вернулись за стойки и издали многоголосый вопль ужаса.
— Нас обокрали!
— Кто-то спер всю выручку!
— И чаевые выгребли!
В здании тотализатора кассиры застыли в шоке. Большая часть денег, полученных перед главной скачкой дня, попросту исчезла!
Анджелиза Ледвилл, не веря собственным глазам, уставилась на распотрошенную кассу. Бледная, дрожащая, она присоединилась к хору голосов:
— Деньги исчезли!
Коудор-Джонс принимал все новые доклады с видом полного отчаяния. Конечно, во время всеобщего поспешного исхода двери никто не запирал. И вообще никаких мер безопасности принято не было. Ипподром не был готов к подобной ситуации. И, несомненно, правление во всем обвинит его! Могут даже уволить…
В четыре тридцать майор с облегчением узнал от полиции, что они задержали одного человека и ждут от него объяснений, почему его футляр для бинокля был битком набит потрепанными банкнотами, на многих из которых были круглые следы от пивных кружек — бармены часто используют их вместо пресс-папье.
В понедельник утром угрюмый Трикси Уилкокс предстал перед магистратом и был отправлен в предварительное заключение сроком на семь дней. Его замечательная идея была, похоже, не такой уж свежей, и теперь ему светило отнюдь не девять месяцев.
