– Но... но... как... где вы ее нашли?
– У парадных дверей, она вымокла до нитки.
Если бы Данте сказал, что она призрак, который вернулся, чтобы их преследовать, Аттик не был бы так ошеломлен.
– Вы шутите?
– Я говорю совершенно серьезно.
– Но... но что вы знаете об этой женщине?
– Она умеет писать ноты, остра на язык, к тому же она ирландка.
– Ирландка! – Аттик поморщился, словно наступил на мертвую крысу. – Все ирландцы – негодяи! Она, без сомнения, воровка!
– Возможно, только она не очень-то хорошо этим зарабатывает, – огрызнулся Данте. – Вид у нее был такой, будто она не ела несколько недель.
– Я должен просить вас обдумать все заново. Слишком опасно пускать таких людей в дом! Вполне возможно, что она находится здесь с какой-то низменной целью! Возможно, работает со взломщиком. Или же ее нанял один из ваших конкурентов по научному обществу, чтобы она украла одно из ваших изобретений. Непонятные вещи уже случались.
Данте поморщился:
– Если дело обстоит именно так, я сам помогу ей погрузить половину из них на телегу, и пусть разбирается с ними.
– Но вы близки... так близки. Особенно в том, что касается жатки. Почему бы не внести небольшие изменения...
– Я почти что изменил вид бедного Энока Дигвида, чуть было не укоротив его на голову, когда мы испытывали мою последнюю конструкцию. Я сломал ему ногу, а все могло быть гораздо хуже. Благодарение Богу, он достаточно ловок, чтобы увернуться. Наверное, навострился, бегая за детьми. Их у него шестнадцать, и еще один ожидается.
Аттик вздрогнул.
– Это совершенно неприлично, полное отсутствие сдержанности.
Данте поднял бровь.
– Будь он жеребцом, его бы до небес превознесли за такую производительность.
Аттик покраснел – старый холостяк пришел в замешательство. Данте почувствовал резкую боль, в это мгновение он словно увидел самого себя много лет спустя – человека, который так долго жил один, что жена и дети были для него чем-то тревожным, таким, как жители другого мира.
– Вернемся к вашим изобретениям. Уверен, с помощью того, что я купил в Лондоне, вы сможете устранить все дефекты.
Данте вздохнул, прижав кончики пальцев к пылающему лбу.
– Иногда я думаю, что вы, Аттик, увлечены моими изобретениями больше меня. Сомневаюсь, что радовался бы, если бы меня время от времени посылали бог знает куда ради какой-нибудь сумасбродной затеи. А еще хуже узнать, что я передумал и что мне нужно совершенно другое как раз в тот момент, когда ты вернулся в Рейвенскар.
– Не беспокойтесь, я всегда позабочусь, чтобы у вас ни в чем не было недостатка, Остен. Именно поэтому...
Простите мою навязчивость, но, если вы позволите мне действовать по собственному усмотрению, я был бы счастлив позвать эту ирландку и объявить ей, что ее услуги больше не требуются. Уверен, что найду вам подходящего помощника.
– Я уже и так потратил слишком много времени. Да и ни один из помощников, которых вы до этого находили, не демонстрировал такой крепкой нервной системы. Мисс Грейстон могла бы спокойно сражаться с шестью артиллерийскими бригадами.
– А вы поинтересовались, сэр, почему эта женщина бродила в одиночестве? И откуда она взялась? Нет ли у нее дурных привычек? Умение вести хозяйство – это подвиг. Необходим правильный подбор слуг. Один смутьян может разрушить все. Если эта женщина так умело сражается, как вы намекаете...
– Это просто образное выражение, старина! Сомневаюсь, чтобы она выступала в кулачном бою!
На лице Аттика появилось оскорбленное выражение.
– Я просто прошу вас подумать...
– Я подумал. Эта женщина останется до тех пор, пока не даст мне повода для увольнения. На том и закончим сегодняшнюю беседу, Аттик.
– Да. Разумеется.
Управляющий поклонился и зашагал к двери.
– Интересно, а если она украдет столовое серебро, будет ли это достаточным поводом для ее увольнения? – едва слышно пробормотал он.
– Только если она засунет столовое серебро между струнами фортепиано, – отозвался Данте. – Чертовски трудно играть, когда они дребезжат.
У двери управляющий обернулся, его достоинство было унижено до последней степени.
– А когда мне будет позволено встретиться с мисс Грейстон?
– Очень скоро, старина.
Данте потер висок. Напряжение возрастало. Аттик помолчал и снова заговорил:
– Простите, что говорю вам это, сэр, но вид у вас такой, что вам непременно нужно поспать. Вы явно переутомились.
Если бы это было так просто!
Но большую часть ночи Остен провел в бегах. Пришла пора платить по счету.
– Мне нужно переодеться, а потом я собираюсь снова приняться за работу. Пусть Симмонз скажет мисс Грейстон, что я буду ждать ее в музыкальной комнате через четверть часа.
– Я за этим прослежу.
Он хотел удалиться, но Данте окликнул его:
– Аттик!
– Да?
Данте помолчал. Не надо спрашивать, бередить затянувшуюся рану. Но он не удержался.
– Вы... видели кого-нибудь, когда были в Норфолке? Мою мать или сестер?
– Проездом, – осторожно ответил управляющий. – Выглядят они неплохо.
– Есть что-нибудь новенькое?
Аттик помолчал, затем стал теребить пуговицу.
– Ваша сестра, мисс Летиция, в апреле выходит замуж.
Летти. Он вспомнил, какой видел ее перед отъездом.
Непокорные локоны, порванные детские юбки, царапина на дерзком носике – она натолкнулась на низко висевшую ветку, когда шла по фруктовому саду, поглощенная чтением Мильтона. Восемь лет... А кажется, прошла целая вечность.
– Кто ее будущий муж?
– Ее жених – истинный джентльмен, мистер Фицхерберт. Единственный мужчина в Норфолке, который может процитировать больше греческих поэтов, чем сама мисс Летти.
– Отец должен быть доволен.
Острая боль пронзила Данте при воспоминании о том, какой гордостью светились глаза Джозефа Данте, когда тот смотрел на прилежную дочь.
– Ваш отец в восторге. Говорят, он никогда не выглядел столь воодушевленным. Фицхерберт обладает теми качествами, которые ваш отец так ценит в мужчинах, – у него изящные манеры, он очень начитан. Читает на восьми языках, говорит – на шести. Они с Летти и ваш отец сидят до поздней ночи в библиотеке и спорят. Моя сестра говорит, что мистер Данте любит Фицхерберта, как родного сына.
Аттик запнулся и покраснел.
– Остен, мне очень жаль. Простите меня.
