Здесь я одна и больше ничего реального. Сначала я не позволяла себе думать о жизни за пределами этой комнаты. Считала, что это мучительно и может свести с ума. А сейчас старалась припомнить какие-то вещи и не могла. Словно закатилось солнце, налетела гроза и наступила ночь. Время близилось.
Я постаралась поместить себя в свою квартиру. У меня не получилось. Память заволакивала тьма. Но вдруг вспомнила — это почему-то всплыло в сознании, как много лет назад купалась в озере в Шотландии и вода была такая солоноватая и темная, что сквозь нее я ничего не видела. Даже собственных рук почти не различала, когда вытягивала их перед собой. Плыла кролем сквозь поднимающиеся пузырьки серебряного воздуха в черной воде.
Почему это не ушло из головы в то время, как все остальное забывалось? Огни меркли один за другим. Скоро вообще ничего не останется. И тогда он одержит победу.
Я знала, как надо поступить. Не стану писать никакого письма. Не буду дожидаться, когда он придет в комнату с листом бумаги. Во мне осталась единственная сила — нежелание ждать, чтобы он меня убил. Ни памяти, ни надежды уже не было. Только это. Если я стану продолжать здесь сидеть, рано или поздно, завтра или послезавтра, я чувствовала, что этот момент близится, он придет и убьет меня. Никаких сомнений в этом не оставалось. Я была уверена, что так он поступил с другими женщинами. То же ждало меня. Я не надеялась его перехитрить, не собиралась бежать, когда он спустит меня вниз. Не рассчитывала убедить освободить. Полиция не ворвется в эту комнату и не спасет меня. Терри тоже не придет. И никто мне не поможет. Я не проснусь наутро и не обнаружу, что все это только кошмар. Мне предстоит умереть.
Наконец я призналась себе в этом. Я больше не питала надежд. Мои жалкие попытки избежать смерти напоминали наскоки на неприступную стену. Но если я брошусь с моего помоста, петля задушит меня. Так он мне сказал, и я сама ощущала на шее проволоку. Он был уверен, что я не воспользуюсь этим. Никто в здравом уме не станет совершать самоубийство.
Но именно так я собиралась поступить. Кинуться с края. Потому что это единственное, что мне оставалось. Последний шанс сохранить себя как Эбби.
Время поджимало. Надо было решаться до того, как он вернется. Пока у меня оставалась воля.
Я глубоко вздохнула и задержала дыхание. А почему бы не сейчас, пока не улетучилась храбрость? Я выдохнула. Потому что это невозможно. Думаешь: пожить еще хоть одну секунду. Еще минуточку. Готова умереть в любое время, но только не теперь.
Стоит прыгнуть, и не придется больше дышать, не будет мыслей, страха, надежд. Стараешься собраться, как на лестнице, когда поднимаешься на вышку, чтобы прыгнуть в воду, и все время думаешь, что сможешь, пока не окажешься на последней ступени, не ощутишь под собой пружинящую доску и не посмотришь вниз в бирюзовую воду, которая кажется ужасно далекой, и вот тогда начинаешь сознавать: все-таки не сумеешь. Потому что это невозможно.
И вдруг решаешься. В уме все еще представляешь, как поворачиваешься и спускаешься туда, где безопасно, а сама делаешь шаг вперед и валишься вниз. И больше никаких переживаний и страха. Так, может, лучше умереть? Если все равно суждена смерть, не разумнее ли совершить самоубийство?
И я сделала то, на что не могла решиться. Прыгнула. Упала вниз.
* * *
Страшная боль в шее. Всполохи света в глазах. Какой-то заинтересованный уголок в мозгу наблюдал за всем и заключил: вот, значит, как умирают. Несколько глотков воздуха, последние толчки крови, а затем — смерть.
Свет померк, но боль стала острее и сосредоточилась в горле. Саднило щеку. Мне показалось, что у меня подвернулась нога. Лицо, грудь, живот так сильно прижало к земле, словно я потянула за собой стену и она придавила меня.
Но я была жива.
Мелькнула мысль, словно пронзила сталью. Я не привязана. Его рядом не было. Как давно он ушел? «Думай!» Довольно давно. Запястья скручены за спиной. Я попробовала разорвать путы. Бесполезно. Я чуть не зарыдала. Неужели все только для того, чтобы беспомощно лежать на полу? Я поклялась размозжить себе голову о камень, если ничего не получится. Так хотя бы я лишу его удовольствия меня убить.
Тело ныло и содрогалось от слабости. Снова появился страх. Мысленно я предала себя смерти и успокоилась. Это было нечто вроде анестезии. Но вот попытка предпринята, и осознание этого вернуло органам чувства. Я опять очень сильно испугалась.
Я перевернулась. И теперь лежала спиной на связанных руках. Если бы удалось продеть их через ноги, они бы оказались передо мной. Но это какой-то трюк, а я отнюдь не гимнастка. Я приподняла ноги и завела назад, словно хотела коснуться ими пола у головы. Теперь вес тела не давил на запястья. Я сделала пробную попытку продеть руки, но они не хотели пролезать. Я толкала. Напрасно. Из горла вырвался стон. И тогда я заговорила с собой. Безмолвно. Начала так: «Скоро, через минуту, или через три часа, или через пять он вернется и убьет меня. И другого шанса определенно не будет. Ты же понимаешь, что ничего невозможного нет. Дети так играют. И сама, наверное, проделывала подобные штуки, когда была девочкой. Ты бы согласилась оторвать себе кисти, только бы освободиться от узлов. Но ничего такого не требуется. Надо просто завести руки перед собой. Если необходимо вывихнуть плечи, что ж, придется. Соберись. Приготовься. Пять, четыре, три, два, один».
Я напряглась изо всех сил. Показалось, что руки выдернулись из плеч, еще одно усилие, и удалось миновать бедра. Мне было бы легче, если бы он не связал лодыжки. Теперь я напоминала свинью, которую скрутили перед тем, как пустить ей в голову стрелу. Я подтянула колени к груди так сильно, как только могла, и пыталась закинуть руки за ступни. Мышцы ног, плеч, спины и шеи просили пощады, но внезапно руки оказались передо мной. Я охнула и почувствовала, что на лбу выступил пот.
Села, сорвала связанными руками капюшон. Ждала, что увижу его — сидит передо мной и наблюдает, — вытащила кляп и стала пить воздух, словно холодную воду. Было сумрачно. Я посмотрела на запястья. Они были стянуты чем-то вроде проволоки. Без узлов, просто закручены концы. Ничего не стоило освободить их зубами. Правда, потребовалось время — десять ужасных минут для каждого оборота — и изранить в кровь губы. Затем за пару минут я освободила лодыжки. Встала и чуть не закричала от боли. Ноги словно накачали воздухом. Я терла и скребла лодыжки, пока опять не обрела способность стоять.
Оглянулась. В ближайшей темноте заметила кирпичные стены и грязный цементный пол. Грубые полки, на полу сломанные нары. Помост, на котором провела последние дни. И вспомнила — подняла проволочную петлю над головой. Свободный конец был прикручен к шурупу, который, падая, я выдернула из стены. Повезло! Я дотронулась кончиками пальцев до шеи.
Затем посмотрела в том направлении, откуда обычно появлялся он. В стене была деревянная дверь без ручки изнутри, но, сколько я ни пыталась за что-нибудь ухватиться, у меня ничего не получалось. Надо было что-то быстро решать. В другой стороне помещения открывался темный проход. Я заглянула в него, однако ничего не увидела. От одной мысли, что надо шагнуть в темноту, меня охватил ужас. Я не сомневалась, что единственный выход отсюда — через закрытую деревянную дверь. Другого скорее всего не существовало. Какой смысл шарахаться от возможного средства к спасению?
