Мой взгляд дрогнул, не решаясь двигаться дальше.
В глубине души я уже знал, но только сейчас, несмотря на свое плачевное физическое состояние, в полной мере осознал: в дым над Гудзоном ушла уйма денег. Это было очевидно. Но не дома и доллары мучили моего беспамятного брата, хотя, судя по складке между бровей, он все равно был пьян в стельку. Единственное оправдывающее качество Вала заключается в его методе подсчета потерь от огня. Этот кодекс выбит глубоко в его груди, жесткий и неизменный. И потому саднящая боль, сильнее, чем от собственных ран, ударила меня, когда я прочитал:
В конечном счете, слава Богу, погибших оказалось только тридцать, и это при всем том дьявольском разгроме.
Но даже тридцать – слишком большое число для Валентайна. И для меня. По любому счету.
Глава 3
Папские страны Европы из года в год изрыгают на наши берега своих невежественных, суеверных и выродившихся жителей, которые уже претендуют на высочайшие привилегии граждан, и даже на саму страну.
Американское общество протестантов в защиту гражданских и религиозных свобод от посягательств папизма, 1843 год
Если вам не повезло в Нью-Йорке, главное – знать, как с этим справиться: нужно выкручиваться.
Валентайн и я, а нам было, соответственно, шестнадцать и десять, когда однажды мы проснулись единственными Уайлдами, быстро овладели этой жизненно важной хитростью. И потому три дня спустя пожара, вполне держась на ногах, хоть и вздрагивая от любого громкого звука, как помойный кот, я знал, что мои возможности ограничены: либо я приму предложение Вала работать в полиции, либо мне придется переехать за город и изучать сельское хозяйство. Поэтому я решил: раз уж я явно оказался в непрерывном кошмаре, то начну с полицейской работы. И брошу ее, как только подвернется что-нибудь получше.
Утром двадцать второго июля, когда сквозь летнюю вонь пробивался сильный ветер с океана, я направился вниз по Спринг-стрит, мимо торговцев ананасами и шарманщика на Гудзон-сквер, на поиски жилища. Которое поможет выкрутиться. При пяти сотнях в год мне нужно будет здорово выкручиваться. Ник платил меньше, но там в мою ладонь падали пятерки, двушки и доллары, брошенные безумцами в одних рубашках. Денежки, которые звенели у нас с Джулиусом в карманах, когда мы расставались в конце смены. Жалованье – совсем другая штука, стабильная, но пугающая. Теперь я увижу только долю прежних заработков, если не рассматривать всерьез вымогательство лишних звенелок у мадам.
Районы Нью-Йорка меняются быстрее, чем его погода. На Спринг-стрит, где живет Вал, обитают самые разные люди: американцы в синих сюртуках, воротники выпущены на лацканы, шляпы тщательно вычищены; веселые цветные девушки в убийственно ярких лимонно-желтых и потрясающе оранжевых платьях; самодовольные священники в коричневой шерсти и тонких чулках. На Спринг-стрит есть церкви, есть закусочные, от которых пахнет свиными отбивными с луком. Это не Бродвей к северу от Бликера, где возмутительно богатое светское общество и их слуги презрительно посматривают друг на друга, но это и не Шестой округ.
А я направлялся именно туда.
Когда я вошел в этот район по Малбери-стрит, держа в кармане пару ядовитых долларов Вала, я сразу понял, что на этой улице забытых Богом католических страданий нет никаких ухищрений, которые можно обернуть себе на пользу. Следом я подумал: «Боже, храни Нью-Йорк от вестей о погубленном вдали картофеле».
Я узнал, куда первым делом попадают толпы эмигрантов, непрерывным потоком хлещущих на причалы Саут-стрит: весь следующий квартал состоял из ирландцев, собак и крыс, которые делили общих блох. Я никогда не сидел в одной лодке с нативистами[13], но сейчас просто не мог сдержать спазмы отвращения. Людей было слишком много, они бродили туда и сюда, и мне пришлось сосредоточить внимание на ком-то одном, чтобы голова не закружилась. Я смотрел на сонного крестьянского мальчишку лет тринадцати в протертых на коленях штанах, босого, но в синих чулках, который прошагал мимо меня в угловую бакалейную лавку. Он обогнул бледную подгнившую капусту, сложенную у входа, и направился прямо к виски-бару. Его осанка вполне соответствовала зданию. Шестой округ выстроен на болоте Коллект-понд, но даже если вы об этом не знаете, то все равно задумаетесь, почему дома склоняются под безумными углами, сшивая дикими стежками небо.
Я перешагнул через дохлую собаку, недавно сбитую повозкой, и двинулся дальше, пробираясь сквозь толпу. Все мужчины целеустремленно направлялись в лавки, продающие несъедобные овощи, руки женщин от тяжелой работы были краснее их рыжих волос, а дети… все дети выглядели измученными и голодными. Я заметил только одного почтенного мужчину. Священника с идеально круглой головой, голубоватыми глазами и в тугом белом воротничке. Но он помогал самым убогим из всех местных жителей. Или так я надеялся.
Нет, на Малбери американец не сыщет никаких ухищрений. Мое лицо жарилось на солнце, и пот пропитывал и так влажную повязку. А может, и не пот. Но мне не хотелось об этом думать.
Микеланджело не работал над моим лицом, но оно вполне мне подходило. Овал, стремящийся к юношеской округлости, почти такой же, как у брата. Широкий и высокий лоб, выгнутая дугой линия волос, неопределенно светлые волосы. Прямой нос, небольшой рот, нижняя губа чуть выгнута вниз. Светлая, несмотря на жаркие летние месяцы, кожа. Правда, раньше я никогда не разглядывал особо свою черепушку, поскольку если мне хотелось провести часок-другой с лодырничающей дочкой лавочника или озабоченной горничной из гостиницы, я всегда получал желаемое. Значит, лицо было вполне себе. Если мне хотелось покувыркаться, я не тратил ни цента. Мне говорили, что я нечасто улыбаюсь. Видимо, поэтому многие люди желали поделиться со мной историей своей жизни, после чего совали пару восьмушек, за терпение.
Сейчас я совершенно не представлял, на что я похож. Боль и так уже заставила меня стащить у брата пузырек лауданума, и я не собирался добавлять к ней эстетический ужас.
– Ты дуралей, – заявил брат, покачивая головой, пока он тщательно обжаривал кофейные зерна. – Ради Бога, не рубись на меня. Взгляни на себя мимоходом, и хватит.
– Отвали, Валентайн.
– Слушай, Тим, я отлично понимаю, почему ты поначалу держался в тени, ты тогда был еще пискуном и все такое, но…
