– Такой человек, как вы, должно быть… прошел через это.
Трудно сказать, был это вопрос или утверждение. Возможно, размышляла доктор Ердели, то, что произошло с Марией в Кикибери, – только частный случай.
Быть может, целые общины могут пасть жертвами такой потери памяти? Отчего не предположить, что Мария и в самом деле жила когда-то в этом городке, но коллективная память его жителей отторгла ее, как мы отторгаем неприятные запахи? Возможно, продолжала она, такие, как Мария, страдают некой недостаточностью, метафизическим дефицитом, который и вызывает у окружающих такого рода амнезию. Возможно, феномен этот широко распространен, но все его проявления остаются совершенно незамеченными из-за нашей склонности доверять коллективной памяти больше, чем индивидуальной. И не может ли статься, что не только города, но целые страны и даже цивилизации подвержены этому явлению?
Излагая свои предположения, доктор Ердели, как всегда, обильно жестикулировала, и я не мог не заметить этих маленьких синих цифр над ее запястьем. Она сказала, что вскоре обратится со своей теорией к международному конгрессу и сейчас готовит к тестированию некие модели.
Я снова собрался задать вопрос: «А не лучше ли в таких случаях, как с Марией, просто отпускать человека в мир, чтобы он сам с нуля начал новую жизнь, а не забивать ему голову своими изобретениями»?
Но не задал. Наверняка у нее наготове имелся компетентный и уверенный ответ. Что-нибудь вроде: «Это было бы неразумно. Нет ничего более опасного для цивилизации, чем те, кому не хватает воспоминаний».
7
Сверля меня взглядом, она спросила, не хочу ли я познакомиться с ее самым удивительным студентом, одним из «директорских любимчиков». Я ответил, что буду счастлив.
Мы прошли к тому зданию, что ближе к берегу, и поднялись по продуваемой ветром лестнице на второй этаж. Она подвела меня к одной из комнат, выходящих окнами на восток, на верхушки пальм. Мы слышали глухой шум прибоя в лагуне. Доктор Ердели постучала и открыла дверь.
– Добрый день, Гарри, – произнесла она жизнерадостно. И мы вошли.
Он сидел на стуле в пижаме – прямой худощавый брюнет с бородой и глубокими тенями вокруг испуганных глаз, непрерывно изучавших комнату. Стоял запах, кажется, застоявшегося пота, от которого не спасало даже настежь открытое окно. Мужчина вроде бы не обратил на нас внимания, но время от времени чуть шевелил головой, чтобы заглянуть нам за спину, словно мы закрывали ему обзор.
Это Гарри, сказала доктор Ердели, в прошлом – преуспевающий адвокат, женат, двое детей. Некоторое время назад, лежа ночью в постели, он услышал где-то в доме какой-то шум. Он поднялся посмотреть, в чем дело, думая, что это, скорее всего, дети. Но те крепко спали. Жена сказала, что не слышит никакого шума. Он попросил ее прислушаться повнимательней, точно ли она ничего не слышит? Будто бы кто-то кричит, но звук приглушен и слов не разобрать. Нет, ответила она, ему, должно быть, мерещится. Так он пролежал еще несколько часов, напрягая слух, пока не заснул просто от изнеможения.
Это продолжалось неделями. Гарри не высыпался, но не более того. Днем все было в порядке.
Но однажды утром за своим столом в деловом центре, устало перебирая какие-то документы, он снова услышал далекий крик. Это впервые произошло вне его дома и при свете дня. Он справился у секретарши: нет, она ничего не слышала. А его партнер и старый друг? Ничего. Они велели ему не беспокоиться – наверное, это просто стресс.
И он не особенно беспокоился. Пока не начал что-то видеть. Краем глаза, но что-то – и дома, и в конторе. Если быстро поднять взгляд, можно было заметить – всего лишь на мгновение – его тень, как светлый след от выключенной лампочки. Гарри показалось, что это человек. То есть он был уверен, что это человек, но не мог сказать наверняка: он никак не успевал толком его разглядеть. Хотя тот часто бывал рядом – сидел на свободном стуле за обедом, на пассажирском сиденье в машине, стоял рядом с его рабочим столом. И всегда исчезал раньше, чем Гарри мог поймать его взглядом.
К этому времени он уже был научен опытом. Он только раз сказал жене и детям о том, что видел. И спросил их – только один раз, – не замечал ли кто из них незнакомца, болтающегося вокруг дома. Или внутри.
Как он и боялся, никто ничего не видел. С тех пор Гарри ни разу не заикнулся об этом. Больше того, когда жена спросила, продолжаются ли его видения, он только рассмеялся. Это все насморк, сказал он, весь нос забит.
Но через пару недель она сама заметила – да и все заметили, – что часто, занимаясь обычными делами, обедая, читая юридические бумаги, разговаривая по телефону и даже просто с кем-то болтая, Гарри вдруг напрягался и беспокойно вслушивался. Или резко оборачивался и смотрел мимо них с тревогой в широко раскрытых глазах. Но по-прежнему, если его спрашивали, в чем дело, он отвечал, что все в полном порядке.
Еще через месяц он стал совершенно недееспособным. Круглые сутки, без перерыва, он прислушивался к далеким крикам и пытался углядеть что-то, невидимое всем остальным. В его глазах с каждым днем нарастал ужас.
Гарри немедленно полегчало, когда его на неделю вывезли отдохнуть к побережью. Он опять стал самим собой, впервые за несколько месяцев занялся любовью с женой, играл с детьми так же, как раньше. Пока однажды в полдень, когда он помогал им строить дворец из песка на пляже, это – чем бы оно ни было – не настигло его снова. Остаток недели он провел в гостиничном номере, не говоря ни слова, поглощенный своей персональной пыткой.
В понедельник его отвезли домой. В тот день, как раз когда спускалась темнота – час, который больше всего пугал его, – он заговорил в последний раз. Он обратился к жене с продуманным усилием человека, отрывающегося от какой-то ужасной заботы. Но говорил он ясно, заставляя себя повторяться, чтобы она поняла наверняка. Он сказал: пусть никто не беспокоится о нем. Он будет бороться до конца и защитит их, он их не подведет.
Жена заплакала и спросила, о чем он. Но больше он говорить не мог.
С этого дня, вот уже почти год, все его внимание сосредоточено на этом голосе, его невидимом спутнике, которого он так боится.
Полгода назад, отчаявшись найти хоть какое-то средство от его недуга, жена привезла его в Институт Потерянных. На первой же встрече доктор Ердели по наитию приставила стетоскоп к его макушке. И там, внутри, она явственно услышала звук. Будто голос, ревущий где-то вдали. И она немедленно причислила Гарри к своим «особым случаям».
Тут доктор Ердели предложила мне свой стетоскоп, чтобы я послушал сам. Гарри, сказала она, не станет возражать.
Я отказался.
Этот случай привел ее в восторг. Она и ее ассистент через стетоскоп записали голос в голове Гарри на аудиопленку. Сейчас запись анализирует компьютер. Она надеется получить результаты со дня на день.
