Джейс быстро приметил прилавок со сладостями. Накупив леденцов, постного сахара и кокосового печенья, мальчики двинулись дальше, зажимая в кулаке оставшиеся монеты.
К их разочарованию, афишка обманула: не было ни тира, ни карусели. Идти приходилось осторожно – вся площадь была в глубоких окаменелых колеях от проехавших после дождя тяжелых фургонов. Тем не менее Чарльз смотрел на балаганы с ярко намалеванными вывесками – Чудеса Германии! Виды Венеции! – и внезапно ощутил неведомую прежде легкость.
Они остановились перед палаткой под заманчивой желтой вывеской «Самая маленькая в мире лошадь». Оба мальчика решили, что ее надо посмотреть.
Заплатив по пять центов, они вошли внутрь. В загончике на грязной соломе перед миской грязной воды лежала маленькая вороная лошадка. Несколько минут братья смотрели, как она тяжело дышит.
– Не такая уж маленькая, – заметил Чарльз.
– Немножко маленькая, – согласился Джеймс, – но не очень.
Они вышли. Чарльз досадовал, потому что видел гораздо меньших лошадей. Следующая вывеска обещала опасных рептилий. Сердце у Чарльза зашлось от предвкушения, но внутри были только три боа-констриктора – все три исполинские, как сказал человек, взявший у мальчиков по пять центов, однако убедиться в этом не удалось, поскольку змеи были за стеклом и прятались за камнями.
Поняв, что их надули, братья обошли стороной следующие две палатки: «Флоридский аллигатор» и «Толстуха». Чарльз не знал, что делать дальше – ему как никогда хотелось увидеть настоящее чудо и верилось, что где-то, в какой-то палатке оно есть. Тем не менее в павильон с овощами и фруктами причудливой формы он решил не заходить и вообще готов был больше не заглядывать в палатки. Однако Джеймс уговаривал посмотреть самого рослого человека в мире.
Вывеска перед палаткой гласила: «Верзила Салливан: ирландский кулачный боец ростом восемь футов пять дюймов[8]». – Это может быть надувательство, – предупредил Чарльз, однако войти согласился – все равно надо было ждать, когда кончится аукцион. Они заплатили и вместе прошли под парусиновый полог, в пахнущий плесенью балаган.
Внутри было темно. Лучи света, пробиваясь сквозь разошедшиеся швы, бледными овалами ложились на пожухшую траву. Посередине, прислонясь к центральному шесту, стоял Джо Салливан и читал газету. Он взглянул на мальчиков, послюнявил палец и перевернул страницу.
Джеймс схватил брата за руку. Почувствовав его прикосновение, Чарльз осознал, что последние несколько секунд простоял не моргая и не дыша. Он тихонько вздохнул. Черные стоптанные ботинки Салливана были размером с ружье. Чарльз запрокинул голову и почувствовал себя, как в церковном здании: макушка Салливана почти касалась парусиновой крыши.
Чарльз прошел несколько шагов взад-вперед, налетая на Джеймса – оба избегали переступать некую воображаемую линию, не из деликатности, а из страха быть съеденными. В книжках великаны едят маленьких мальчиков. Чарльз уже знал, что всё это просто сказки, но еще не настолько вырос, чтобы полностью исключить такую возможность.
На Салливане был черный шерстяной костюм, галстук шнурком и большая ковбойская шляпа. Его сумрачное лицо – набрякшие веки, прямой, словно прочерченный по линейке рот – выглядело неживым. Кроме того, не похоже было, чтоб он собирался лезть в драку. Тем не менее у Чарльза страх стал брать верх над любопытством.
– Ну вот, посмотрели. – Он взял брата за руку.
Джеймс не двинулся с места.
– Сколько в вас роста? – спросил мальчик.
Не отрывая взгляд от газеты, Салливан указал большим пальцем на шест, возле которого стоял.
– Как тут написано, – сказал он. Голос звучал глухо, словно в палатке воздух разреженнее, чем снаружи. Шест был расчерчен на дюймы, возле отметки восемь футов пять дюймов стоял восклицательный знак. Салливан ссутулился, поэтому не совсем до нее доходил.
Чарльз повторил:
– Ну вот, посмотрели.
Однако брат упрямо стоял на месте.
– Почему у вас нет стула? – спросил Джеймс.
– Чего? – Салливан продолжал читать.
– Почему у вас нет стула?
– Не хотят, чтобы я сидел.
– О… А как вас зовут?
– Джо Салливан.
– О… А меня – Джеймс Картер.
– Угу.
– Вам сколько лет?
– Двадцать два.
– О… А мне почти семь.
Джеймс никогда прежде не разговаривал с незнакомцами, и Чарльз не знал, как в такой ситуации положено вести себя старшему брату. Джеймс принялся рассказывать о каком-то друге, у которого есть собственный велосипед. Он несколько раз сбивался и начинал снова. Наконец Салливан опустил газету и в упор посмотрел на Джеймса. Непонятно почему, но Чарльзу вдруг стало стыдно за себя и брата, словно они подсматривали за голым человеком в ванной и, хуже того, заплатили за это деньги. Он снова взял Джеймса за руку, затем взглянул на мрачное лицо Салливана, собираясь попрощаться, и запнулся.
– Извините, – сказал Чарльз.
Он старался быть вежливым, но немного ошалел от волнения.
– Нам пора. До свидания. – Джеймс протянул великану руку.
Салливан присел на корточки, потом медленно опустился на одно колено – суставы хрустнули так, словно сломался карандаш. Огромной лапищей он легонько пожал ладонь Джеймса. Тот повернулся к брату и с ангельской улыбкой сказал:
– Смотри, он нас не съест.
Салливан медленно и внимательно оглядел братьев. Даже на корточках он был ростом со среднего взрослого. От него пахло микстурой от кашля. Обрюзгшее белое лицо, в которое Чарльз вынужден был смотреть, не меняло выражения, а может быть, и не могло изменить. Чарльзу по-прежнему хотелось убежать, однако внимание его приковала монета у Салливана на галстуке.
– Простите, – сказал он, пытаясь говорить небрежно и по-взрослому, – это у вас гобрехтовский доллар?[9]
Салливан тронул пальцами галстук.
– Чего?
– Если он 1838 года, то стоит больше трехсот долларов.
– Это? – Салливан попытался развернуть монету к лицу. – Чего ты мелешь?
– Я собираю монеты, – объявил Чарльз. – Американские. – Он продолжил, повторяя слова, слышанные когда-то от отца: – Я знаю про ценные вещи больше, чем многие узнают за всю свою жизнь.
