Книга Таба Циклон - Даниил Шеповалов

Оживленная вечерняя улица со всеми ее гудками, криками, яркими огнями фонарей и витрин. Вера бредет вперед, не разбирая дороги, наталкиваясь на суетных торопливых прохожих. Каждый из них думает о чем-то своем, не замечая никого вокруг, у каждого внутри целая вселенная, в каждом безбрежным океаном плещется бесконечная красота, отложенная до лучших времен. Но нам с вами нет до прохожих никакого дела, а значит, и их нет, и не было никогда, а есть только вот эта пятнадцатилетняя загорелая девушка с маленьким приволжским носиком, по которому в разные стороны сползает узкая полоска веснушек, и длинными южными бровями, изогнутыми циничной охотящейся чайкой. Одна из бровей пересечена небольшой канавкой бледно-розового шрама - след осколочной гранаты из самого детства, о котором услужливая память уже ничего не помнит: трое мужчин врываются в дом в маленьком кавказском ауле, женские крики, автоматная очередь в потолок, взрыв, не важно…

Следом за Верой мы проходим под железнодорожным мостом с высокими каменными стенами, которые сплошь покрыты неумелыми граффити. Наверху грохочет электричка, уносящая усталых людей в промозглую темноту осенних пригородов, вдоль линий электропередач и унылых серых полей, мелькающих за запотевшими окнами, длинные стекающие капли, на которых отражают огни, огни, бесконечные огни. Мокрая сосновая кора с чьими-то инициалами, вырезанными лезвием перочинного ножа; проселочная дорога; кочки травы, пахнущие сырой осенней землей - никто не видит этого за тоннами льстивых примитивных кроссвордов…

Даня дописал последнее предложение, завершив его на всякий случай многоточием. Встал из-за компьютера, на мониторе которого нахальным синим кактусом расцветал макинтошевский Word. Пошел на кухню, шаркая по полу промокшими в ванной мохнатыми тапочками. Включил чайник: тот с готовностью засвистел тонкой струйкой пара. На деревянном кухонном столе лежала в куче своих мягких светлых внутренностей распотрошенная поролоновая крыса Батукада. К разодранной крысе была приклеена записка: «Даня, этот мир слишком жесток для меня! Прощай!» Рядом - яркая малиновая баночка с засохшим йогуртом Данон. Веселый человечек Данон, друг Мишлена.

Даня взял в руки большую кружку из темного стекла и до краев наполнил ее горячим чаем, печально глядя на безвременно ушедшую из жизни Батукаду - ее ведь подарили только вчера. Даже поролоновые крысы не выдерживают, чего уж тут говорить о людях… В который уже раз непонятно зачем приподнял крышку алюминиевой кастрюльки, стоявшей на плите: там, на горке слипшихся макарон, вторую неделю произрастали загадочные мохнатые растения, похожие на низкорослые северные сорняки с резкими колючими листьями - явный источник вдохновения языческих архитекторов. За тем лишь исключением, что листья в кастрюльке были покрыты множеством тонких белых ворсинок. Даня несколько раз прищелкнул большим и средним пальцами, пытаясь сосредоточиться на упущенной мысли - что-то про ледяной балтийский ветер, летящий вслед… Нет, черт, уже не вспомнить. Он вздохнул и включил телевизор.

«Меня очень волнуют необезвреженные противопехотные мины в Африке, - сказал Пол Маккартни, - это действительно серьезная проблема».

Даня сделал большой глоток из кружки. От чая по телу наконец-то стало растекаться долгожданное тепло: обогреватель не греет ни черта, окна не заклеены, батареи топить не будут еще недели две. Переключил канал - Пола сменила кудрявая блондинка с роскошной грудью.

«Меня, - сказала блондинка, - крайне беспокоит проблема рака груди».

Даня выключил телевизор, беззлобно пнул лежащий на полу полиэтиленовый пакет с картошкой: похоже, там еще что-то осталось. Взял нож: кожура длинной солнечной стружкой поползла в мусорное ведро. Медленно порезал каждый ломтик картошки тонкой соломкой. Не все ломтики сразу, а каждый по очереди - это бессмысленное занятие всегда успокаивало нервы и помогало сосредоточиться.

Даня бросил соломку на разогретую сковородку, та аппетитно зашипела в горячем подсолнечном масле. Черный хлеб, лук: длинные зеленые кустики с маленькими соблазнительными корешками-луковицами. Тонкие дольки картошки уже стали покрываться легкой поджаристой корочкой. Разбил два яйца и аккуратно вылил их сверху, чтобы оранжевые глаза яичницы не растеклись.

За окнами ветер. Кусты сирени бьются в мокрое стекло. В шкафу оказалось несколько маленьких праздничных свечек. Даня воткнул их в яичницу, зажег; подошел к холодильнику за луком. Но вместо того чтобы открыть дверцу стал смотреться во встроенное в переднюю панель зеркало, по которому плавали магнитные рыбы и морские звезды.

- И чего ты ждешь? - спросило его отражение. - Ты же ее убьешь через полчаса… Отпразднуешь, - отражение злорадно кивнуло на яичницу со свечками, - отпразднуешь, а потом убьешь!

- Ну, это мне решать, - возразил Даня, - захочу - и не убью.

- Ого, какие мы решительные… Ты же не сможешь пройти через него один, так? Ей ты ничего не скажешь, потому что она не согласится, если будет знать всю правду. А больше тебе не с кем. Все верно?

- Пошел ты!

- Это ты иди и поговори с ней, пока еще не поздно!

- Не хочу.

- Ты идеальный субъект! - вдруг ни с того ни с сего сказало отражение. - Ты даже не можешь писать о своих чувствах! Телевизор, картошка, лук - вот это да, это для тебя…

Даня вышел в коридор, едва освещаемый тусклой лампой. Через голову натянул темную непромокаемую куртку болотного цвета, застегнул молнию на правом боку, зашнуровал ботинки, накинул капюшон. Герметичный костюм для выхода на поверхность планеты. Ну что же, праздничная яичница может и подождать… По лестнице в подъезде перед ним шмыгнула в подвал маленькая серая мышка. Несколько ее родственниц остались сидеть на ступеньке, лишь мельком взглянув на Даню - похоже, он не вызвал у них опасений. Мышки сидели полукругом вокруг маленького газового баллончика от сифона, похожего на стреляную гильзу. Писатель нагнулся и подобрал баллончик. Мышки подняли головы и, не отрываясь, смотрели на Даню.

- Это ваше? Вы его нашли? Мышки безмолвствовали.- Он красивый… Давайте я дам вам за него молока? И сыр! У меня есть кусочек сыра… Он, правда, засох, но вам же это не очень важно, да?Одна из мышек подняла лапки и стала тереть ими мордочку, подрагивая усами. Даня воспринял этот жест как знак согласия:

- Я сейчас вернусь, только вы не убегайте…В холодильнике действительно оказался сыр. Он лежал, завернутый в тонкую полиэтиленовую пленку на самой нижней полке - дребезжащей металлической решетке. Даня налил в чайную чашку остатки молока, схватил сыр и вышел на лестничную площадку. Мышки по-прежнему сидели на ступеньке и терпеливо ждали его.- Никогда раньше не видел, чтобы мышки покупали еду, - сказал он, ставя молоко и сыр на бетон.Главная мышка, та самая, которая теребила мордочку лапками, отвернулась от писателя и направилась в сторону подвала.

- Нет, нет! Я идиот! Не обижайтесь… У меня же день рождения, так? И вы принесли мне подарок! Мой самый первый подарок! А молоко и сыр - это угощение! Правильно?Главная мышка подошла к чашке и принялась лакать молоко - по белой поверхности побежали мелкие волны. Остальные последовали за своей предводительницей, расселись вокруг чашки живым серым солнцем с подрагивающими лучами-хвостами.