— Джеси, — сказал я с укором, — закрывай, пожалуйста, рот, когда жуешь.
— Прости.
— Я ведь тебе уже много раз об этом говорил.
— Я так делаю только дома, — пытался он оправдаться.
Мне не хотелось снова поднимать эту тему, но я не сдержался.
— Если ты так делаешь дома, то когда-нибудь забудешь не делать этого в другом месте.
— Да ладно, — отмахнулся он.
— Так что ты об этом думаешь? — спросил я после непродолжительной паузы.
— О чем?
— О «Гиганте».
— Ах, об этом… Я его выключил.
Я слегка опешил.
— Знаешь, Джеси, ты сейчас, скажем прямо, не очень обременен всякими обязательствами и вполне мог бы досматривать такие картины, как «Гигант», до конца. Это единственное образование, которое ты получаешь.
После этой моей тирады воцарилось неловкое молчание. Я судорожно искал выход из того замкнутого пространства собственной непогрешимой правоты, в которое сам себя загнал.
— Ты знаешь, кто такой Деннис Хоппер? — наконец спросил я.
— Это парень, который играет в «Апокалипсисе сегодня».
— Я как-то брал у него интервью. Спросил, кто его любимый актер. Думал, он назовет Марлона Брандо. Все говорят, что Марлон Брандо лучший. А Хоппер так не сказал. Он сказал, что ему больше нравится Джеймс Дин. Знаешь, что он еще сказал? Он сказал, что лучшая актерская игра, какую он видел в жизни, это сцена, которую сыграл Джеймс Дин в эпизоде с куском веревки.
— Ты шутишь.
— Нет, я говорю серьезно. — Я выдержал паузу и продолжил: — Ты ведь знаешь, кто такой Джеймс Дин, да? Он сыграл в трех фильмах, а потом погиб в автомобильной катастрофе.
— Сколько ему тогда было лет?
— Немногим больше двадцати.
— Он что, пьяный был?
— Нет, вел машину на слишком большой скорости. «Гигант» стал его последним фильмом. Сам он так его и не увидел.
Джеси на секунду задумался.
— Пап, а ты как думаешь, кто самый лучший актер?
— Брандо, — ответил я. — Из-за той сцены «В порту». Это ведь целиком его импровизация, когда Брандо взял у девушки перчатку и натянул себе на руку. Лучше этого придумать ничего нельзя. Нам надо будет посмотреть ее еще раз.
Я продолжал что-то говорить, точнее, повторил сыну то, что говорили студентам наставники в университете: когда вы смотрите по второму заходу, на самом деле вы видите в первый раз. Вам нужно знать, чем все кончится, чтобы по достоинству оценить всю прелесть того, как это развивается с самого начала.
Джеси не знал, как реагировать, еще не вполне придя в себя после моего выговора за «Гиганта», а потому сказал:
— Конечно.
Сначала я выбирал картины для просмотра произвольно, без всякой продуманной системы. Они, конечно, должны были быть хорошими, по возможности, классическими, но обязательно интересными, чтобы отвлечь сына от его мыслей увлекательным сюжетом. Специально показывать ему фильмы типа «Восемь с половиной» Феллини не было никакой особой нужды, по крайней мере, тогда. Они должны были прийти со временем — эти фильмы. (Или не должны.) Я оказался неподготовленным к тому, как Джеси воспринимает удовольствие, и к его представлению о том, что именно его доставляет. Но с чего-то надо было начинать. Если хочешь вызвать у кого-то интерес к литературе, не надо сразу давать этому человеку читать «Улисса»[16]— хотя, если положить руку на сердце, надо сказать, что жизнь без «Улисса» представляется даже в чем-то забавной.
На следующий вечер я поставил сыну «Дурную славу» Альфреда Хичкока — на мой взгляд, лучшую из всех работ режиссера. Ингрид Бергман — само очарование, невероятно ранимая в этой роли — сыграла дочь немецкого шпиона, которого «одолжили» банде нацистов, обустроившейся в Южной Америке. Кэри Грант сыграл ее американского куратора, который влюбился в нее, несмотря на то что сам решил выдать ее замуж за главаря банды. Его горечь, ее робкие надежды на то, что он изменит свой план и сам женится на ней, придают сюжету невероятное романтическое напряжение. Но, в принципе, это классический приключенческий фильм. Выяснят ли нацисты, в чем заключается подлинная миссия героини Бергман? Успеет ли герой Кэри ее спасти? Последние пять минут зритель смотрит картину на одном дыхании.
Начал я с краткого представления Хичкока. Джеси, как всегда, сидел на кушетке с левой стороны с чашкой кофе в руке. Я сообщил ему, что Хичкок был английским режиссером, что он легко западал на некоторых блондинок, игравших в его фильмах, и порой от этого дурно попахивало. (Мне хотелось привлечь внимание сына к рассказу.) Потом сказал, что Хичкок снял полдюжины шедевров, и добавил, возможно, не к месту, что любой, кто с этим не согласится, скорее всего, не любит кино. Я попросил сына обратить внимание на пару деталей в фильме, в частности, на лестницу в доме злодея в Рио-де-Жанейро. Какова ее длина? Сколько времени надо было, чтобы спуститься по ступеням? Я не сказал ему, почему задал этот вопрос.
Еще я попросил Джеси внимательно послушать изящные, порой наводящие на размышления диалоги, памятуя при этом, что фильм был снят в 1946 году. И сказал, чтобы он обратил внимание на знаменитую сцену, снятую камерой, которая из-под самого потолка бального зала медленно опускается к группе людей, приглашенных на бал, а потом движется дальше — к сжатой руке Ингрид Бергман. Что она в ней сжимает? (Ключ от винного погреба, где в винных бочках спрятаны свидетельства нацистских злодеяний.)
Я упомянул о мнении некоторых известных критиков, которые считают, что Кэри Грант вполне мог бы быть лучшим из всех киноактеров, поскольку умел «одновременно воплощать добро и зло».
— Ты знаешь, что значит одновременно? — я посмотрел на Джеси.
— Да, да.
Я показал ему статью Полин Кейл о Гранте, опубликованную в журнале «Нью-Йоркер». «Может быть, он и не так много может делать, — писала Кейл, — но он способен делать то, что еще никогда и никому не удавалось делать с таким блеском, и так, что его цивилизованная толерантность и остроумное признание собственной глупости нас просто чаруют».
Потом я заткнулся и включил кино, — в свое время мне очень хотелось, чтобы мои университетские учителя чаще поступали именно так.
Пока строительная бригада работала в церкви через улицу (переделывая ее в роскошное жилье), из динамика доносилось следующее:
Ингрид Бергман (целуя Гранта). Это очень странный роман.
