— А ты заметила, что в старых районах всегда водятся сумасшедшие? — спросила Мура. — У нас внизу живет тронутая соседка-кошатница. Я раньше любила кошек, но с тех пор, как у нашего подъезда постоянно сидит штук двадцать, и каждый раз, когда я возвращаюсь вечером домой, они на меня так голодно глазами сверкают, я их стала бояться.
— А почему ваш домовой комитет не вызывает эпидемстанцию? Это же просто антисанитарно, что она у вас развела — все завалено какими-то гнилыми петушиными головами.
— Да пробовали в прошлом году. Но после того, как горуправление потравило ее кошек, она умудрилась их трупы забросить мэру на балкон, и с тех пор он строго настрого велел с ней не связываться.
— Страшно подумать, — поежилась Александра. — Небось, когда она умрет, эти кошки первые сожрут ее тело. Поэтому, пока мне грозит опасность умереть одинокой, я кошку заводить не стану.
С балкона сверху вдруг стали вытрясать ковер. Девушки заорали и стали отряхиваться от летящего сора. Потом из нижней квартиры в сад вышел старик-сосед, и стал кого-то призывать:
— Има! Има! И-ма-а!
— Интересно, — Сашка перевесилась через перила. — Какой старый, а у него еще есть мама!
Мурка захохотала.
— Ну ты что, Сашка! Ну какая мама! Это он жену свою так называет. Они два старика, вырастили вместе штук десять детей, которые ее всю жизнь называли «има» — мама. Ну вот он и привык. Они старенькие — теперь она и ему вроде мамы.
— Да, дети кого угодно могут с ума свести. Меня вчера Вера на студии поймала, и рассказывала про всякие несчастья со своими двумя сыновьями!.. Старший из армии дезертировал, младший школу бросил… Когда я слышу такие рассказы, это как-то сразу примиряет с собственными неприятностями. И гримерша моя, отличная баба, тоже такие ужасы рассказывала про своего мужа. Большинство женщин воображают, что самое главное в жизни — это выйти замуж и завести семью. Но мне ясно, что замуж надо выходить с умом!
— А первые два раза ты вышла с умом?
— Думала, что да, но ошибалась. Зато в результате поумнела, и теперь твердо знаю, какой муж мне нужен.
— Но детей-то выбрать невозможно!
— Ну если уж без них совсем нельзя, то их должна воспитывать строгая английская гувернантка в дальнем отсеке дворца, — пошла Сашка на компромисс. — Но все же непонятно, почему все психи в твоем дворе?
— Может, потому, что дома очень старые. Люди в них давно живут. В новых районах ты должен квартиру купить — это значит, ты обязан быть в состоянии за нее заплатить, взять ссуду, то есть работать, быть нормальным. А здесь эти психи отстоялись. Лет сто или пятьдесят назад их предки купили здесь квартиры, все нормальные мало-помалу переселились, а сумасшедшие и социальные случаи застряли, выпали в осадок. Квартиры давно выплачены, и переезжать им, конечно, никуда не хочется. Поэтому вся эта хваленая Рехавия битком набита чокнутыми.
— Зато жизнь вокруг кипит. Ты никогда не одинока.
— Это точно — никогда. Приходи ночью — услышишь, как мой сосед сверху трахается. Его девчонка так орет, прямо как в порнофильме. А сосед снизу, этот — религиозный, с «имой», думает, что это я, и при встречах на лестнице так странно на меня посматривает.
— А все-таки я люблю Иерусалим. Мне в нем уютно. Многие мне говорят, что моя жизнь и карьера были бы успешнее, если бы я жила в Тель-Авиве, а мне кажется, что там таких, как я, золотой молодежи, — каждый второй. А здесь я — местная знаменитость, все меня знают, — скромно заметила Александра.
— Тебя везде бы знали и любили, — сказала Мурка, кладя ноги на перила балкона, чтобы подзагорели на весеннем солнышке, и поддергивая юбку.
— Может быть. Но я так люблю Иерусалим, да и вообще — Израиль!
— Ты смотри, Сашка! Я тебя просто уважаю за такой убежденный патриотизм! Так много приехавших хают эту страну.
— А я ее люблю — здесь у меня оказалось гораздо больше перспектив. Кстати, Мурка, у меня есть отличная юбка. Такая нежно-голубая с черными цветами. Помнишь? Хочешь, я тебе ее отдам?
Добрая половина муркиного гардероба состояла из подарков Сашки, а будь Мурка столь же тоненькой, как подружка, щедрая Сашка одевала бы ее полностью.
— А чего плохого в этой?
— Эта — м-м, ну, она уже превратилась просто в тряпку. И висит на тебе, ты в ней как жена Попайя.
— Иди ты на фиг, — засмеялась Мура. — Я вполне довольна и собой, и этой юбкой. Она у меня — домашняя. Мне ее не жалко занашивать.
— Никаких шмоток не должно быть жалко. Каждый день — это единственный и неповторимый день нашей жизни. Если с утра хорошо одеться, то день будет приятнее, а второй раз его не проживешь!
— А мне все кажется, — вздохнула Мурка, — что настоящая жизнь начнется когда-то потом. И вот тогда я и буду носить нежно-голубые дизайнерские юбки. А пока это так, черновик, подготовка…
— А чего ты хочешь от жизни?
Мура на минуту задумалась.
— Не знаю. Когда я была школьницей, мне было ясно, чего я хочу — закончить университет, получить водительские права, научиться говорить по-английски. Тогда эти амбиции казались такими труднодостижимыми. А теперь вся эта минимальная жизненная программа уже давно выполнена, и только удивляет своей мизерностью. Теперь, наверное, хочу счастливой любви, того, что тогда казалось само собой разумеющимся. Хочу знать, что надо делать, и делать это хорошо и правильно… А ты?
— Я? — Сашка знала ответ давным-давно. — Успеха.
Девушки просидели на балконе почти до вечера, и ушли внутрь, когда уже не было никаких сил продолжать сидеть на твердых садовых стульчиках. Пахло апельсиновыми цветами, звуки стали разноситься дальше, из соседних квартир слышался звон посуды готовящихся ужинов…
* * *
В самолете царило веселое возбуждение. Американские лидеры общин уже несколько дней мотались по Израилю под эгидой Сохнута и успели перезнакомиться и сплотиться. Муркино место оказалось рядом с веселым рыжим техасцем, который явно рассматривал это путешествие в качестве возвращения к временам скаутовских лагерей. Он тут же начал ухаживать за Муркой, и сходу предложил провести с ним все предстоящие тоскливые минские вечера. Как и полагается типичному американцу, Боб был шумным, бесцеремонным и забавным, и Мурка ничего не имела против необязующего флирта с ним. Кто-то из сопровождавшего персонала забрал ее паспорт, кто-то раздавал пресс-релизы и программы визита. С ней поочередно подошли пообщаться и из пресс-секретариата Сохнута и некая девушка Лена, сопровождавшая Шимона Переса. Всем было весело, и Муркой тоже овладел шальной дух приключений и товарищества. Посреди полета веселая Лена, уже успевшая перезнакомиться со всеми, включая экипаж самолета, изо всех сил старавшийся угодить ее боссу, предложила Мурке пройти в рубку к пилотам. Тайком от остальных пассажиров, с помощью заразившихся общей атмосферой бесшабашности стюардесс, Мура и Лена проникли сначала за дверь, ведущую на кокпит, а после того, как она, согласно строгим правилам безопасности Эль-Аля, была заперта, им открыли следующую дверь, ведущую в самый нос самолета. Девушки, хохоча, пристроились рядышком с двумя пилотами, едва ли не у них на коленях, прямо напротив огромного звездного неба, расстилавшегося за стеклом самолетного панорамного окна. К тому моменту общее веселье перехлестнулось из пассажирского отсека и достигло и пилотов. Восхищенные гостьи придумывали всякие лестные девичьи вопросы, польщенные летчики самоуверенно и небрежно рассказывали, что значит какая кнопка, и как самолет летит на автопилоте. Мурка заметила, что если им сильно не повезет, и самолет сейчас разобьется, то пресловутые черные коробки обнародуют все их шалости, но ассы только посмеялись над ее страхами, и с чувством превосходства уверяли своих пассажирок, что тряска пугает только робких туристов, а самолету (и им, пилотам) на это наплевать, конечно. Ужасно славные ребята были эти мальчики, после них даже рыжий техасец сильно поблек, несмотря на его американский сленг.
