Нахмурившись, Джойс задумалась над раздражающим отсутствием дорог на отцовских картах.
Пять лет спустя дедушка Дусе, последний Дусе из Тет-а-ла-Балейна, скончался в страшном приступе кашля. Во второй (и последний) раз Джойс посетила деревенское кладбище.
Джойс продолжала ходить в дом на берегу. Казалось, смерть Лизандра не сильно на нее подействовала. Каждый день она устраивалась за столом — точно в том месте, где нашла тело дедушки, спокойно сидевшего перед своим чайником, — и рассматривала почтовые открытки дяди Ионы, прикнопленные к стенам кухни. Никому не хватило духу потревожить дом, будто всех его обитателей в одночасье скосила чума. Перебирая кучи накопившихся в доме вещей, Джойс спасла свое наследство: старый матросский вещевой мешок, несомненно принадлежавший дедушке ее дедушки.
Вскоре дяди Джойс заколотили двери и окна дома старыми досками.
Дом пережил Лизандра Дусе всего на несколько недель. Его стареющий скелет, пораженный смертельным остеопорозом, стремительно клонился к морю. Казалось, он просто свисает с берега. Высокие сентябрьские приливы нанесли его хрупкому фундаменту решающий удар, и одним субботним утром дом пустился в плавание. Плыл он недолго; вскоре волны растерзали его и разбросали обломки.
Открытки дяди Ионы, изуродованные, облепленные лиловатыми медузами, — вот и все, что вернул прилив.
Джойс услышала о крушении только через три месяца. Вся деревня десятилетиями заключала пари на гибель старого дома, но когда это действительно произошло, внучка Лизандра уже была в Септ-Айлсе, поглощенная своим прибытием в среднюю школу.
Она давно предвкушала эту возможность избавиться от дядюшек, тетушек и кузенов и не брала в расчет отцовскую доброту. Отцу хватило одного телефонного звонка, чтобы устроить ее на новом месте: на пирсе в Хавр-Сент-Пойнте Джойс ждали дядя и тетя, выступившие из малоизвестного родственного закоулка.
Вторжение дальних родственников показалось Джойс громом среди ясного неба. Неужели эта семья неистощима? — удивлялась Джойс, воздевая руки к небу. Неужели придется бежать до самого Владивостока, чтобы выскользнуть из цепких ветвей семейного древа?
Опершись о поручни Нордик-экспресса, Джойс изучала маленькую толпу, съежившуюся под проливным дождем. Она никогда прежде не встречала этих двух новых персонажей; у нее даже не было фотографии, чтобы опознать их. Наконец она заметила дородного мужчину, закутанного в зеленое пончо Не обескураженный штормом, он держал картонку с размытой надписью, в которой можно было разобрать лишь одно слово Джойс. Стоявшая рядом с ним маленькая женщина в желтом плаще в одной руке держала зонтик, а в другой — пластмассовый контейнер фирмы «Таппервер», набитый кленовым фаджем (вареный сахар из кленового сиропа).
Джойс прикинула, что легко могла бы проскользнуть мимо них и исчезнуть незамеченной. Она посмотрела на небо. Шлейф урагана Палома, примчавшегося с Багам, только что достиг северного побережья озера Святого Лаврентия. Дождь и шквальные ветры продлятся еще пару дней.
Неподходящая погода для побега, решила Джойс, сходя по трапу.
Родственники сунули старый синий вещевой мешок дедушки Дусе в багажник, и оранжевый «себербен» покатил в направлении Септ-Айлс.
Жуя кленовый фадж, Джойс рассеянно отвечала на вопросы новообретенной тетушки. (Да, путешествие прошло отлично. Да, она рада приступить к занятиям в средней школе. Да, папа чувствует себя отлично и, кстати, передает привет.)
На самом деле, словно загипнотизированная отражением фонарей в мокром асфальте, Джойс думала только о шоссе 138. Наконец-то она оставила в прошлом отцовские морские карты и направлялась в ненарисованный мир, несомненно кишащий неизвестными опасностями, но и полный бесчисленных дорог, любую из которых она могла выбрать. Позже Джойс поймет, что эта свобода ограничена шоссе 138, однако пока она зачарованно смотрела на скользящие за окном деревушки: Ривьер-а-ла-Шалу, Ривьер-о-Грэн, Манито, Ривьер-Пигу, Матамек и резервация Майотенам.
Если бы за рулем оранжевого «себербена» сидела она, Джойс, то так бы и мчалась до Тадусака, Пойнт-о-Пика, Квебека и до самого Монреаля, где шоссе 138 сворачивает на Шербрук-стрит и вонзается прямо в тайны городского сердца.
Однако руль держали потные ладони ее дяди, а потому машина остановилась в Септ-Айлсе.
Прошло пять лет.
Пятьдесят тысяч школьных дней.
Два миллиона часов правила Крамера, сложносочиненных предложений с придаточными предложениями в функции приложения, Утрехтского мира, молекулярной массы нитрата калия, антиклинальных складок, постоянного ускорения в вакууме, валового национального продукта.
Решительно запершись в своей скорлупе, Джойс ждала следующей остановки.
Когда Джойс исполнилось семнадцать, ей сообщили, что она должна выбрать ремесло, которым придется заниматься до конца ее дней. Таковым, во всяком случае, было мнение и консультанта по профессиональной подготовке в средней школе, мистера Барье. С ревностностью армейского вербовщика он принимал учеников одного за другим в своем кабинете, выкрашенном бежевой краской. Рост, вес, физическое состояние, график личностных характеристик и профессиональных способностей, социальные установки, способности — ученики входили в кабинет, выходили из кабинета, консультант консультировал.
Случай Джойс был сложным. Несмотря на ограниченные навыки общения, неприятие авторитетов и дерзость, она умудрялась безупречно учиться по всем предметам. Поэтому от нее нельзя было просто отмахнуться, и мистер Барье принялся раздраженно расспрашивать: какую пользу обществу она, по ее мнению, могла бы принести? Рано или поздно, но выбирать все равно придется!
Хмурая Джойс отвечала неопределенно. Пять лет в Септ-Айлсе не придали ей уверенности. Не сомневалась она только в двух своих страстях: математике и прогулах уроков. Не надо быть консультантом по профессиональной подготовке, чтобы осознать: перспективы сочетания двух этих дисциплин далеко не многообещающие. Что ждет бездомного математика или безземельного землемера?
Устав от скучного разговора, Джойс в конце концов заявила, что хотела бы стать картографом. Мистер Барье удивленно приподнял брови, но не отважился на комментарии. Выбор сделан, и можно наконец закрыть трудное дело Джойс Кенти.
Звонок на перемену прозвенел как раз в тот момент, когда Джойс покидала кабинет мистера Барье. Десять минут свободы до компьютерного класса мистера Тербинга. Джойс решила подышать свежим воздухом.
В то туманное утро вторника не видно было ни неба, ни линии горизонта. Каждый шаг Джойс отзывался хлюпаньем размокшей земли, едва заметный ветер доносил до школы аромат моря. Джойс пересекла двор, чтобы посмотреть на внешний мир через забор из проволочной сетки, и взглянула на часы. Осталось всего шесть минут свободы.
Она вздохнула.
По ее мнению, уроки мистера Тербинга были частью обширного заговора по намеренному затемнению существа дела. Под его владычеством творческий потенциал компьютерной лаборатории был сведен к функциям сборочного конвейера. Его курс был целиком основан на Лого, компьютерном языке, включавшем движение метафорической черепашки по экрану монитора «Коммодора-64».
