Я достал ее и прислонил ко лбу, потом к затылку и ладоням. Чай был ледяным, и после двух глотков у меня заломило голову. Но он был необыкновенно вкусным, этот черный чай с сахаром и лимоном. Я сел перед открытым холодильником на пол и продолжал попивать его маленькими глотками. На тренировочные штаны и майку с фляжки капали скопившиеся капельки воды, и, когда я тихонько рыгнул, дыхание на руку было таким же холодным, как и сам чай.
А я все пил и пил, с каждым глотком говоря себе, что этот – последний. Потом делал еще один, потом еще чуть-чуть, постанывая от удовольствия, и в конце концов фляжка опустела. Если потрясти около уха, там еще что-то булькало. Я встал, насыпал в нее две ложки сахара, залил доверху водой из-под крана и положил на место.
Через закрытую балконную дверь я посмотрел в сад. Кусты и деревья были бледнее своих теней, некоторые из них напоминали силуэты зверей. А другие казались лицами с черными глазницами и лохматыми бровями. За грядками с фасолью стоял новенький ДКВ, мотоцикл Шиманека. Вокруг ни души. Только на Ферневальдштрассе опять показалась лиса, совсем еще молоденькая. Она встала на задние лапы и принялась ловить комаров и ночных мотыльков, кружившихся в свете фонаря. Иногда она даже подпрыгивала.
Я пошел назад в коридор, услышал в комнате родителей какой-то шорох и затаил дыхание. Посмотрел на щель под дверью. Свет не зажегся. Он горел только в ванной. Может, сестра не погасила? До выключателя возле зеркала она не доставала, и, как правило, сделав на ночь по-маленькому, ленилась еще раз залезать на табуретку, с которой чистила зубы. Я покашлял. Дверь не была заперта, и когда я переступил порог, ручка выскользнула из моей вспотевшей руки.
– Тихо!
Да я вообще не произнес ни слова. Я только таращился. На ней была голубая футболка, и она стояла перед толчком, раздвинув ноги, насколько позволяли тонкие, спущенные до колен трусики. Кожа цвета загара с нежным мерцающим блеском. Почти что каждый день она ездила в Альсбахталь, на единственный бесплатный пляж поблизости. Там, где обычно надет купальник, тело Маруши было белым, и ее небольшой, но густой волосяной покров блестел, как шерстка крота. Она смотрела на меня, не двигаясь, словно ожидала, что я отступлю. При этом она что-то зажимала промеж мускулистых ног, то ли полотенце, то ли вату. Я быстро закрыл дверь.
Пошел назад в кухню. Лиса уже убежала, а я встал на цыпочки и пописал в раковину. У Маруши в комнате был только умывальник и ночной горшок с крышкой, который она выносила по утрам. Насколько я знаю, она еще ни разу не пользовалась нашим туалетом, хотя мать ей и разрешила. Что называется, в крайних случаях…
Поэтому входная дверь никогда не запиралась. Я открыл кран и смыл потеки.
На подвесной полке тикал будильник. Через час проснется отец и начнет готовиться к смене. Я открыл морозилку, прибавил холоду и взял из бумаги еще один кружок колбасы. Но когда я уже держал его в руке, я неожиданно рыгнул, кисловатый привкус чая ударил мне в нос, и я положил колбасу назад и закрыл холодильник.
Я уже не чувствовал себя таким разбитым. В туалете прошумел спуск, Маруша вышла, не обращая никакого внимания на скрип половиц, не таясь, прошла к двери, а я тихонько сказал:
– Т-с-с.
Она испугалась, положила руку на грудь и на секунду закрыла глаза. Она стояла в свете луны, и мне было видно прокладку у нее в трусиках, чистую и белую.
– Тебе обязательно так меня пугать?
Это был даже не шепот, она словно выдохнула слова, а я ухмыльнулся.
– Ты поранилась?
Она недоуменно чесала затылок.
– Чего – я? Иди спать, малыш. Скоро утро.
– Ну и что?
Я облокотился на дверной косяк, скрестил руки на груди.
– У меня каникулы.
– Это у тебя. – Она зевнула. – А у меня с утра собеседование. У Кайзера и Гантца.
– В Штекраде? Что ты там забыла? Будешь гардины продавать?
Она не ответила, показала на спинку дивана, на пачку сигарет.
– Возьму одну?
Я пожал плечами.
– Это моего отца. Они без фильтра.
– Ну и что? Думаешь, наделаю в штаны?
– Да это ты уже сделала.
Она заправила локон за ухо, и в свете луны ее улыбка показалась мне гораздо более лучистой, чем обычно.
– Что – я? – Затем она выбила один Gold-Dollar из пачки. – Скажи, ты хоть и миленький, но у тебя что, винтиков не хватает или как? – Она вышла на лестничную площадку, кивнула головой. – Пошли, поболтаем немножко.
Я отлепился от дверного косяка.
– С чего это я вдруг миленьким стал?
Но она не ответила и исчезла в своей комнате. Я там еще никогда не был, разве что заглядывал с нашего балкона. И хотя одна створка окна была открыта, пахло чем-то сладким, как пропотевшим постельным бельем. У вырезанной из постера в натуральную величину фигуры Грэхема Бонне[6]не хватало одной ноги, а на маленькой полочке с книжками Энид Блайтон[7]лежала деревянная блок-флейта. Лак с мундштука совсем облез. На коврике перед шкафом стоял новенький проигрыватель, переносной, на батарейках, с щелью для сорокапяток. Некоторые из них были разбросаны на полу: She Loves You, Marble, Stone amp; Iron, Pour Boy. Маруша уселась на старенькую кровать.
Она подоткнула одеяло вокруг бедер и откинулась на деревянную спинку кровати с резными фруктами – яблоками и виноградом. Потом понюхала сигарету, закурила и, прежде чем выпустить дым, сплюнула табачную крошку. Я подошел к маленькому письменному столу, усыпанному десятком фотографий на паспорт. На большинстве из них на лице у нее виднелись прыщи.
– Ну и когда ты съезжаешь?
Наморщив лоб, она пристально смотрела на тлеющую сигарету.
– Не въехала. Это шутка?… Что ты такое говоришь? Зачем мне съезжать?
– Ну, если ты теперь работаешь… То можешь и квартиру снять или нет?
– Ты что, рехнулся? Будучи ученицей?
– Или переехать к своему другу.
– Какому другу?
– Ну, к этому, у которого мотоцикл «крайдлер».
– К Джонни? – Она хмыкнула. – Ну, ты даешь! Да я ему даже ноги целовать не позволю. Или ты считаешь, что он симпатичный?
– Да не знаю я. Нет, наверное. И все время дерется.
– Вот именно. – Она посмотрела на клубы сигаретного дыма под лампой. – Он сильный.
– Но совсем не подходит тебе. У него такие шрамы.
– Где это? А, ты имеешь в виду под подбородком? Ну, да… На мужчинах шрамы не выглядят так отвратительно. Скорее даже наоборот, подогревают интерес.
