Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
– Как меня зовут? – спрашивает Вирсавия.
– Вирсавия…
– Хорошо, – одобряет Вирсавия. – Да всем бы так рожать, как ты.
– Правда?
– Правда.
– Принесу тебе мячик, – говорит Верник. – На мячике порожаешь. Схватки сначала будут сильнее, а потом станут менее болезненными.
Вот идет Вирсавия, тащит туго надутый мяч. Марину водружают на самый полюс, велят покачиваться, пружинить вверх-вниз. Схватки сразу становятся резче, длиннее, уже приходится подбирать дыхание, как конец клубка. С боков шара, на котором сидит Марина, стекают грязно-бордовые капли, оставляя следы. Ее постепенно, миллиметр за миллиметром, выворачивает наизнанку.
Прямо перед ней, на белой простыне кровати, – мобильник. Она снова, в очередной раз, набирает номер мужа. Муж – за две тысячи километров, в Красноярске. Там давно глубокая ночь. К телефону никто не подходит, включается факс.
Марина вспоминает свою первую беременность. Тоже была истмико-цервикальная недостаточность, тоже ставили кольцо – так называемый акушерский пессарий, укрепляющий шейку матки, не дающий ей разойтись. Причем выяснилось все это неожиданно: стало плохо на работе, вызвали скорую, неделю лежала на сохранении. Тогда она ни о чем не думала, а потом много раз бросало в дрожь: ведь если бы тогда беременность не сохранилась, о собственных детях можно было бы забыть.
Марина работала тогда «пиаром», работа ей нравилась, хотя частенько она думала про себя, что занимается ерундой. Шла бы в медики. С тех пор как она забеременела во второй раз, она вполне оценила медицинскую профессию. В родном городе никто не брался вести ее беременность. ИЦН, тридцать три года, двойня. Предлагали только аборт, со скидкой, по медицинским показаниям. Пришлось ехать в Петербург. И только тут, только он, вот этот мужик, Верник, со своими хихи-смехи, согласился помочь ей… Вот есть же люди – делом занимаются. А она? Рыхлая толстушка, ненамного моложе той страшной старухи в соседней палате. Работала «пиаром», теперь надолго осядет дома… А была бы она хорошим врачом?.. Вряд ли… вряд ли…
Мысли вспыхивают и гаснут. Лицо больше никак не выглядит. Глаза слепо смотрят внутрь. Перед лицом мотается мокрая прядь.
Бегут Верник и Вирсавия, а с ними – детская сестричка, всегда присутствует при родах двоен.
– Так-так-так, – потирает руки Верник. – Ну, ложись скорее, я тебя посмотрю.
– Как вас много, – говорит Марина. – Я когда первый раз рожала… А-а-ахх!! Ахх!
– Руки убери! – кричит Верник. – Вирсавия, держи ей руки! Да что это такое! Как не стыдно, Марина!
Все кругом измазано бурой жидкостью. Марина отпихивает врачей. Лежать невозможно.
– Я встану! – кричит она. – Дайте мне встать! Сделайте уже что-нибудь, мать вашу!..
– Ах, еще и мать вашу, – приговаривает Верник, осторожно делая что-то между Мариниными ногами.
– Мне больно, я сейчас сознание потеряю! – плачет Марина.
– Кричи на выдохе, – говорит Вирсавия, – и держи ноги вот так… осторожно поворачивайся на бок… Аня, держи ей ногу…
Как сквозь сон, Марина видит свою ногу, согнутую в коленке: врачихи держат ей бедро, пока она пучит глаза от боли, шипит и плюется, а над ними – стекла двери, наполовину замазанные краской, там расплывается желтоватая муть.
В половину шестого утра звонит телефон.
– Мариша! – слышится далекий, высокий, вибрирующий голос мужа. – Ну что, началось?
– Не то слово.
– Ой, блин! А я спал! Я спал, а потом я пошел в туалет, представляешь, а там лампочка взорвалась… а потом я пошел в ванную руки помыть, как честный человек, а там тоже лампочка взорвалась… Я подумал: что-то происходит! Смотрю, а у меня в телефоне двадцать неотвеченных звонков! Ты там как?
– Рожаю… Катюша спит?
– Спит! – он резко понижает голос. – Там с ней бабушка… Ну, держись! Я спать больше уже не буду! Я держу за тебя кулаки! Давай там, это!
– Даю…
Меж тем дела идут неблестяще. Схватки сходят на нет. Верник уже не шутит, а только подбадривает. За окнами давно рассвело, родилку заливают яркие солнечные лучи, в парке за окном полосы света и тени. Но для Марины все кругом призрачно и невнятно. Она уплывает, сил не осталось даже на страх. Вдруг она совершенно ясно понимает, что может умереть сейчас, вместе с двумя маленькими мальчиками, которые толкаются внутри нее в темноте.
– Сейчас мы вколем тебе окситоцин, он стимулирует схватки, – наклоняется к ней Верник. – Почти полное раскрытие. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Ты родишь через полчаса.
Родилка наполняется докторами. Верник, Вирсавия, доктор-неонатолог, детская сестричка и еще кто-то; и студенты – индийцы, русские, китайцы…
Ее переносят на кресло. Поднимают повыше, велят взяться за железные трубки, чтобы эффективнее тужиться. Она берется за штыри и раскорячивается, напоминая сама себе курицу-гриль, распяленную на вертелах перед жаркой.
– Эй, слушай меня, на следующей схватке ты будешь тужиться, – говорит Вирсавия. – Тужься, как будто какаешь.
Она пытается тужиться, но чувствует только дикую, распирающую боль. Ее подгоняет мысль о том, что сейчас, очень скоро, она должна закончиться.
– Молодец! – кричит Верник. – Давай-давай-давай… Стоп! Давай-давай-давай…
Подключается Вирсавия:
– Еще-еще-еще-еще-оо!
Она старательно тужится и вдруг начинает чувствовать что-то блаженно-правильное, как будто ее тело вдруг само догадалось, что делать. Выдох, неудержимая потуга, еще одна, и из нее выскальзывает крепенький, пятнистый скользкий боб, первый новорожденный.
– Почему он не кричит?! Шлепните его, оживляйте его, оживляйте!.. – говорит Марина, пытаясь приподнять голову.
– Да чего тут оживлять, тут и так все живое, – говорит неонатолог где-то в зеленоватой мгле, пронизанной лучами рассветного солнца.
Она поднимает новорожденного повыше и кладет его на весы:
– Мальчик. Три двести пятьдесят.
– Ого! – говорит Верник. – Неплохо для двойни, – но на ребенка он не смотрит, он смотрит на Марину; он ухватывает двумя пальцами ее живот и принимается резко трясти его, как пододеяльник, в котором комком катается, задыхаясь, второй ребенок. Матка растянута, схваток нет. Верник, Вирсавия и Марина рожают теперь втроем: один трясет живот и надавливает на него, пытаясь вызвать схватки, другая выковыривает ребенка, одновременно крича «еще-еще-еще!», сама же Марина, сжав скользкие, мокрые от пота черные железные штыри, тужится изо всех сил, которых давно не осталось.
Второй ребенок рождается живым и почти невредимым. Его сразу кладут в кювез – подышать кислородом.
Родив плаценту, Марина лежит на кресле. Ее трясет, глаз дергается. Вирсавия приносит ей одеяло. Марина просит дать ей мобильник и негнущимся пальцем нажимает на «повтор» – звонит мужу.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
