– В селе бабы коров начали выгонять. Пора мне, братцы, в село вертаться.
– Иди уж, коровий генерал. А мы тут ещё посидим. Федору разбудим.
Федул не теряет надежды получить от неё порцию ласки. О Фроле и говорить не приходится.
– По лестнице не пойду. Ну её к ляду.
– Ты, Фрол, ползи по склону. Дольше, но вернее.
У кого-то забурчало в животе.
– Пожрать бы, – мечтательно говорит Фадей.
– Тогда и нам надо с Фролом в село.
Федул как всегда рассудителен.
– А Федора?
Фадей не оставляет надежды на близость с бабой. Что же, это так естественно. У косаря жена с зимы лежмя лежит на печке. Какая-то болезнь нервная одолела её. Иссохла вся, как плотва вяленая. Какой от неё прок? А мужские силы у Фадея гуляют.
– Будить надо.
У Федула мысли другие.
– А если не будить? Начнет трындеть. Весь смак испортит.
– Ты голова.
В это время Федул, что за черт, совсем запутались мы в мужиках, Фрол карабкается по склону. Уже видны кусты на обрезе, ещё немного. И надо же случиться такому, его правая нога попадает на неверно сидящий в грунте камешек. И чтобы вы думали? Точно. Фрол срывается вниз.
Его товарищи как раз начали приспосабливаться к той части тела Федоры, что наиболее выступает. И в такой ответственный момент на них сваливается Фрол.
– Ты совсем сдурел.
Сердится Федул.
– Тоже захотелось бабы утром отведать, – сделал свой вывод Фадей.
Поразительный медицинский факт: Федора очнулась.
– Мужики, выпить нечего?
– Ну вот, всю мазу испортила, – Федул сильно расстроен, – Черт с вами.
И ушел. По лестнице. Мало ему.
Мужики смотрят ему вслед.
– Как думаешь, когда он на нас свалится?
У Фадея нет сомнения, что Федул наступит на гнилую ступеньку.
– А вдруг проскочит.
– Тогда и мы пойдем.
– Мужики, выпить дайте.
– Ты, Федора, глаза разуй. Мы на реке.
– Черти.
Федора следует за соседом.
Мужики, не сговариваясь, смеются.
– Теперь жди обоих.
– Надо бы укрыться где, – Фадей прав. Надоело испытывать на себе силу падающих телес.
Отошли мужики за самый большой камень. Сидят. Туман рассеялся – и луга засверкали зеленым цветом разнотравья.
– Завтра сено поеду косить, – говорил Фрол.
– Поспевай. Скоро травы в ость пойдут. Я так заготовил столько, что в конце зимы смогу приработать на нем.
– Известно дело, ты маклак.
– А ты дурак и лодырь.
Без единого слова, звука Фрол, не вставая, бьет Фадея в скулу. Тот кубарем летит с камня к реке. И тут же сверху валится Федора. Мало ей показалось одного удара по голове. Поразительно! Она в сознании.
– Прибью его.
– Кого? – справедливо спрашивает Фрол.
– Соседа своего.
Начинает казаться, что этим людям никогда уже не избавиться от напастей коварной лестницы.
Фадей, не вставая, так опасается второго удара, как будто жуя что-то, говорит.
– Без тебя обойдется, баба. Эта лестница нас всех угробит.
– Так что же нам тута всем и жить?
Заголосила баба.
– Не ори. Рыбу распугаешь.
Федул протягивает руку Фадею.
– Опять бить будешь? – со страхом спрашивает тот.
– А хошь? Врежу.
Надо думать, что столь тонкий юмор все понимают. Люди на берегу заняты своими насущными проблемами, а природа живет своей жизнью, в ритме, заданном Всевышним. Солнце взошло и начало нагревать атмосферу, влага, испарявшаяся из водоемов, подымаясь в небеса, кучкуется в облака, перепады давления создают потоки воздуха и они, эти потоки, образуют ветры. Воды реки текут все также под уклон, и нет у них намерения противиться всемирному тяготению и потечь вспять. И люди подвержены влиянию определенных природных сил. Одно то, что они дышат воздухом, где присутствует кислород, сильнейший окислитель, и этот факт стимулирует пищеварительный процесс, говорит за это.
– Как жрать хочется.
Фрол и Фадей опять сидят рядышком. Федора ощупывает свое тело: тут болит, а тут не болит.
Оставим их на берегу реки, а сами поднимемся в село. Благо нам нет необходимости топать по прогнившим ступням лестницы.
Федул все-таки добрался до своей избы. Он не спешит войти. Сел на завалинку и закурил. По его мнению, табак глушит аппетит.
Коровы надрываются, бабы ругаются матерно: где этот подлец пастух.
– Дуры. Чего орать-то? Пастух у реки с косарем. И хрен они доберутся до села до обеда.
Докурив самокрутку, Федул, не заходя в избу, собрал снасть, надрал в огороде лука, набрал картофелин и двинул в обратный путь. К реке. По лестнице не пойду, думает он. Пацаны к реке ходят по тропке и ничего – шей не ломают.
Не судьба Федулу сегодня вернуться на речку. Не успел он дойти до самого крайнего в селе колодца, как его окликнули.
– Опять на речку навострился?
Отец его и его сына Порфирий, к этому часу хорошо поспавший и сытно поевший, решил проведать родню в селе. Дело в том, что окромя Федула и Севки живет в селе, на другом его конце, женщина по имени Пелагея, и не одна живет, а с дочерью Фросей, Ефросиньей то есть. Лет той Фросе все семнадцать. Вот и считайте, в какую пору она родилась.
– А то.
– То-то и оно. Изба разваливается, а он на рыбалку.
Отец прав. Шифер на крыше прохудился, кое-где венцы стали подгнивать.
– Один я что ли живу в ней?
Поразительно! Лень поразила практически всё село. Откуда у людей, прежде работящих, появилась эта апатия? Отчего им кроме самого жизненно необходимого ничего стало не нужно? Кнута нет? Пропал стимул к продуктивной жизни? А что есть стимул? Деньги? Так у них никогда денег много не было, а то, что они зарабатывали, им хватало на безбедную жизнь. Тот же Фрол. До того, как пойти в пастухи, трудился на ферме, получал деньги и даже купил мотоцикл с коляской. Где он теперь? Федул что ли всегда был таков? А знаете ли вы, что он имеет высшее образование? Бухучет его специальность. Не стало чего учитывать.
Другой был какой-то стимул. Но кто скажет, какой? А может быть, то было ощущение общности. К ним и автобус ходил. Ну и что, что два раза в день, но ходил же. И мост через ту речку был исправен. Смешно сказать, автолавка приезжала. Но об этом мы уже, кажется, говорили.
