Хуже всего, на охоте от него почти не было толку. Лежа в логове без сна и сокрушаясь, Ромочка вспоминал свои промахи. Он так и видел перед собой всех четверых щенков из своего помета. Они бежали, опустив носы к земле. Они знали то, чего он не мог ни видеть, ни учуять. Ромочка видел, что они то с интересом обнюхивают траву, то чему-то радуются, то недоумевают, то пугаются, то беспокоятся, то оживляются. Иногда они замедляли бег, обходили невидимые Ромочке преграды, поворачивали назад или ускоряли шаг, останавливались и прислушивались ко всему, что сообщал им нос. Его молочные братья и сестры хорошо охотились: выслеживали добычу, выманивали ее из нор. Правда, он уже понимал по их поведению, когда они забредали на чужую территорию. Он и сам догадывался, что охотиться на участке чужой стаи опасно. Но его нос не чуял ничего. Как-то Ромочка пробовал выследить Коричневого на их площадке для игр. Ему казалось, что в знакомом месте найти братца не составит труда. Обернувшись через плечо, он увидел, что Коричневый нашел его первым.
Как сумеет он охотиться как следует без обоняния? Ромочка ощупал свой нос и свои маленькие зубы и разозлился на себя. Он растирал безволосые предплечья. Ладони у него стали шершавыми, мозолистыми, а длинные обломанные ногти — очень острыми.
От первого места встречи много троп вели через пустырь и болото к горе, кладбищу, лесу и городу. Общие тропы не менялись. Стая обходила запретную территорию других собачьих кланов. На горе, на краю кладбища и в лесу находились другие места встречи. Дорога домой или из дома всегда проходила мимо них, и все, кроме Ромочки, давным-давно научились распознавать, где безопасно и где есть добыча.
Ромочка изучал гору, край кладбища и лес, но не город. Он даже не знал, какая дорога туда ведет — хотя сам когда-то давно пришел по ней сюда. Он научился обходить жилые дома, заброшенные стройплощадки и складские помещения, которые находились между ними и городом, упираясь в шоссе с той стороны кладбища. Жилые дома, облицованные синей плиткой, и дворы с детскими площадками и молодежными бандами считались общей территорией. Там не жила ни одна стая, зато жили многие домашние собаки. Со временем Ромочка понял, что загадочные запретные территории вокруг людей непредсказуемы и что бандиты — очень страшные враги.
Он узнал, что на заброшенных складах, стоящих ближе к их участку, и в проходящих под ними теплотрассах живут дети постарше, и научился обходить их стороной. Тамошние дети неплохо относились к одичавшим собакам и даже подкармливали их, зато со своими сверстниками и чужими взрослыми вели себя как настоящие звери. Логовища таких одичавших детей и их места встреч легко было опознать даже Ромочке; повсюду валялись целлофановые пакеты, которые дикие дети надевали на головы. Однажды Ромочка подобрал такой пакет возле склада. На дне скопилось что-то серое, липкое; из пакета пованивало сладковатым, химическим — даже приятно. Ромочка стал собирать такие пакеты и нюхать их содержимое — он видел, что так поступали одичавшие дети. Потом перестал, потому что сделал открытие: всякий раз после того, как он нюхал пакет, он напрочь лишался обоняния.
Маленькая стая, живущая под развалинами церкви, защищала свою территорию в зависимости от обстоятельств. Люди угрозы не представляли. Церковь была слишком разбитая; в ней нельзя было найти приют бездомным. Саму церковь давным-давно заменили новой, с блестящим куполом и колокольней. Новая церковь возвышалась над лесом чуть поодаль от горы. Зато от других собак они не были защищены. Их стая была слабее и малочисленнее соседей. Иногда на них нападали и собаки-одиночки, особенно когда они промышляли одни. Чужие собаки окружали их и скалились, но нападали редко. Ни одна собака не может себе позволить быть раненной в бою, и ни одна маленькая стая не может себе позволить потерять кого-то из семьи.
Они были крайне осторожны, и потому тропа, ведущая из развалин, все время петляла и поворачивала. Ромочка, наконец, понял, как правильно выходить из логова и пересекать их площадку для игр. От самых развалин хорошо просматривалась тропа, ведущая к горе. И все же идти прямо запрещалось. Сначала требовалось пересечь пустырь, снова выйти на тропу у последнего места встречи, а уже оттуда бежать к горе, виляя между стройплощадками. К самой мусорной горе вела протоптанная узкая тропка; она вилась в зарослях бурьяна на краю кладбища. Собаки, жившие в развалинах церкви, бежали по тропке гуськом, внимательно следя за всем, что движется или издает звуки. Наблюдая за своими сородичами из стаи, Ромочка понял, что они принюхиваются и прислушиваются, выслеживая добычу или выглядывая опасность; он тоже пытался подключать зрение и слух и потому обычно бежал за всеми, пригнувшись к земле и поводя головой из стороны в сторону.
Опасными были все люди без исключения. Они походили на злых духов, которые обитали на границе Ромочкиного мира. И все же люди казались ему знакомыми. Он сразу замечал, если на горе или среди берез появлялся чужак — как и другие местные обитатели. Постепенно Ромочка научился выделять по внешнему виду постоянных гостей — водителей мусоровозов, которые подъезжали к горе по извилистой дороге и сбрасывали новые порции хлама, и двух экскаваторщиков. Оба курили сигареты одной марки.
Жителей свалки и трущобного поселка он тоже научился узнавать в лицо. Он знал одноногого, который при ходьбе звякал чем-то и скрипел; знал старуху, которая все звала кого-то: «Иван! Ива-ан!» Ромочка определял местных по внешнему виду, звукам и запаху. Так, худую женщину с разбитыми губами и ее длинноволосую дочь окружал цветочный аромат. Ромочка узнавал их всех издали, еще не видя. Здесь жили в одиночку, парами и семьями с детьми. Местных жителей Ромочка сторонился и не думал про них.
* * *
Свары, царившие в логове в конце зимы, давно закончились. И все-таки, когда Черная возвращалась с охоты, все сразу напрягались и вздыхали с облегчением, когда она уходила. Сумятица, которую она вносила в атмосферу своей злобностью, утихала, но о ней никто не забывал. При Ромочке Черная почти никогда не участвовала в общих играх. Остальные щенки при ней как-то затихали, сдерживались и старались не так явно выказывать Ромочке свою нежность, особенно в логове.
Иногда, возвращаясь с охоты с Серым, Ромочка видел, как Белая, Коричневый и Черная самозабвенно играют и в логове пахнет простой радостью. Едва почуяв его. Черная тут же бросала игру и уползала в гнездышко, уступая Ромочке свое место. Если он подходил к ней, она злобно огрызалась, как будто он мешал ей спать. Ей требовалось все больше и больше места для сна, даже когда Ромочка к ней не приближался. Черная огрызалась на всех, кто к ней приваливался.
Потом Ромочка открыл: если он делил кость с Черной и рычал на всех остальных, его сестрица с трудным характером сразу преображалась. Она не рычала и не кусала его, а, наоборот, вылизывала ему лицо. И оставляла ему место рядом с собой, а остальных отгоняла — вроде бы не совсем всерьез, но все-таки и не в шутку. Ближе к лету злоба и ревность Черной по отношению к Ромочке ослабла, потому что он старался почаще радовать ее и угощать вкусными кусочками.
Поведение Черной было неизменным и предсказуемым; Ромочка же все время менялся. Иногда он нарочно подпихивал кого-нибудь из щенков поближе к Черной, чтобы та огрызнулась. Он полюбил стравливать щенков, особенно Черную и Белую. Сестры злобно лязгали зубами, а Ромочка науськивал их друг на друга.
