— Гляди, в этом молочном баре, сразу за музеем Гревен, я встретила Роже. Он пил горячий шоколад. Тогда я решилась. Я сказала ему: «Мсье, вы мне нравитесь».
— Мне бы тоже хотелось встретить кого-нибудь, кому я могла бы подарить мою нежность.
— Я думаю, лучше сказать «одарить нежностью».
— Я думаю, говорят «одарить нежностью».
— То же самое, но так принято говорить.
Проезжали пивную «Максевиль», и разговор прервался. Из глубины обширного заведения доносились звуки оркестра, благодаря которому «Максевиль» стал широко известен в городе. Все исполнители в нем, включая дирижера, были женщины. Клиенты, проводившие здесь время, любили их разглядывать. Сюда, чаще чем куда бы то ни было, приходили, чтобы завязать знакомство.
Остановка «Ришелье-Друо».
Магазин, где предстоит развернуться событиям будущей жизни трех наших жакеток, отсюда в двух шагах.
С того момента, когда мсье Альбер закрыл за собой дверь своего ателье, до минуты, когда он открыл дверь лавки на бульваре Монмартр, не прошло и часа. И все же «Без вас», «Не зная весны» и «Месье ожидал» были уверены, что именно это короткое приключение, пережитое в темном пространстве картонной коробки, эти случайные встречи и прикосновения к обрывкам чужого существования, таили нечто особенное, что должно было ввести их в настоящую жизнь.
10
И вновь они пребывали в ожидании. С надеждой. И как всегда, с нетерпением. Здесь они снова были помещены на вешалку — к счастью, вместе, прижатые одна к другой, потому что все три были одного размера.
Но в этой лавке на бульваре Монмартр они были не одни. Явившиеся из других мест, вероятно, другие неликвиды, с которыми у них, впрочем, не было никакого контакта, казалось, разделяли ту же участь.
Прежде всего убедившись, что их не разлучили, жакетки наконец узнали, что такое магазин одежды.
И что с ними будут делать в этом магазине? Теперь, когда к каждой пришпилили картонку с цифрой, обозначающей их цену на распродаже, — на то самое место, где еще вчера были написаны их имена?
Как и всех остальных, находящихся здесь в ожидании, их примеряют, одну за другой, иногда всех вместе. Женщины, те, кого называют клиентками, и действительно чаще клиентки, чем покупательницы, надевают их на себя, встают перед зеркалом и высказывают свое мнение: слишком длинно, слишком коротко, слишком широко или узко, талия не на месте или слишком подчеркнута, это немодно. Не подходит. С помощью продавщицы, старающейся быть любезной, примеряют другую. Иногда еще советуются с мужем, стоящим в стороне. Он даже рта не успевает открыть, как уже примеряется третья — и тоже не подходит. У вас нет такой же модели, но с воротником шалью? С закругленным или отложным? С рукавами реглан? А с накладными карманами? На четырех пуговицах? Из другого материала? Вы шьете юбки, которые бы к ней подошли?
Нет, в магазине ничего не шьют. Здесь продают.
В первые дни «Без вас», «Не зная весны» и «Месье ожидал», несмотря на некоторые разговоры, казавшиеся им лишенными всякого смысла, покорно принимали все, что им приходилось переносить.
Однако не все клиентки уходили недовольные и ни с чем. Иногда одна из них, заметив в витрине какую-нибудь модель, забегала примерить ее, разглядывала свое отражение в зеркале, вертелась так и сяк и, удовлетворенная, уходила с покупкой.
Две девочки-подростка, забавно похожие, улыбчивые и решительные, пришли в сопровождении матери и померили разные костюмы. На какое-то мгновение они перестали быть похожими друг на друга. Мать немедленно взяла ситуацию в свои руки. После чего, когда девчушки снова подошли к зеркалу, их оказалось четверо в одинаковой одежде.
Ласковые, почти теплые прикосновения человеческого существа, чьи плечи они покрывали на краткий миг, вновь пробудили их любопытство, подогретое поездкой в автобусе № 20.
Разумеется, их регулярно снимали с плечиков и вешали обратно, но теперь вовсе не для того, чтобы разделить жизнь других жакеток, которых они почти с облегчением покинули на улице Тюренн. А чтобы сопровождать, разделять жизнь людей. Чтобы узнать, что они делают вне этих стен, где работают, как живут, где спят. Еще множество других вопросов вспоминали они из того времени, когда были всего лишь моделями и когда им только что дали имена популярных песенок.
И все же, помимо этих непрестанно задаваемых себе вопросов и несмотря на горечь отбытия, которое они полагали неизбежным, их успокаивали слова мсье Альбера: «Изделия, вышедшие из наших рук, обретают жизнь», означавшие, что улица — это не кладбище.
До сего времени они были всего лишь носильными вещами; отныне они станут — в этом они были убеждены — носимыми вещами.
Как-то утром, хотя ничто не предвещало такого поворота событий, «Без вас» выставили в витрину. Это было их первой разлукой. И возвращением беспокойства. Но беспокойства, граничащего с интересом. Теперь «Без вас» была надета на манекен. В отличие от тех, на которых демонстрировал свои модели мсье Альбер, у этого была голова, руки и ноги.
Скромная, наглухо застегнутая блузка из шелкового муслина и светлая юбка с глубокими складками великолепно ладили с их подругой. Обутые в легкие лодочки ноги придавали всему силуэту готовность бежать по улицам и забегать в лавочки.
Испытали ли «Не зная весны» и «Месье ожидал» укол ревности? Мы не знаем. Известно лишь, что интерес, объектом которого стала «Без вас», очень скоро перерос в восхищение. Приняв форму этого бесшабашного манекена, она ощутила в себе желание участвовать в жизни за витринами магазина, и ее подруги готовы были разделить ее участь.
Настоящая разлука произошла два дня спустя. Когда «Без вас» была снята с манекена, примерена, куплена и, снова запакованная, пересекла порог магазина, ни одна из них не произнесла мысленно «до встречи». В этом отбытии было что-то решающее, последнее, что-то окончательное. Не вообще окончательное, а окончательное между ними. Нечто объединявшее их, нечто привычное оборвалось.
Когда «Без вас» отбыла, «Не зная весны» и «Месье ожидал» попытались почти с отчаянием восстановить их прежнее, совместное бытие.
Полгода назад они вместе пережили тревоги и радости. Вместе они узнали одни и те же слова и жесты, услышали одни и те же песни и истории, вдыхали одни и те же запахи, наконец, все трое надеялись сохранить всё то, что, несмотря на их небольшие различия, делало их самыми близкими, то, что навсегда останется в их памяти.
Теперь им оставалось найти счастье вдвоем, пытаясь согреться, прижимаясь друг к другу, старательно заполняя пустоту, оставшуюся после исчезновения подруги.
А та, ушедшая, стала ли она тем, о чем они мечтали? Ее теперь носят — означает ли это, что она живет? «А мы, — думали они, долго ли нам еще оставаться вместе? Часок? До завтра? Сколько еще дней? Когда нас будут носить, пойдем ли мы в кино, в театр или, может, на танцы?»
