Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
На Новый год, Первое мая, 7 ноября Сумбат Соломонович раздавал подарки всему дому. Кур принимали почти все, кроме нескольких семей. Сумбат Соломонович с презрительной усмешкой называл их «слишком гордые». Это были: учитель математики, ремонтер паровозного депо, вдова, муж которой был пожарным и сгорел, поэт, одинокий старик, всегда ходивший в черкеске, молодожены с шестого этажа. Эти люди не принимали подарков, но недружественные отношения с ними мало волновали Сумбата Соломоновича. Они не писали анонимных писем по поводу «куриного бизнеса». Опасные же люди ели с аппетитом вареных кур и молчали.
А на девятом этаже под самой крышей кудахтала «птицеферма». Я стал прекрасным забойщиком, тридцати курам в день я срубал головы. Варвара, моя теща, шпарила их кипятком и общипывала перья, Сумбат Соломонович продолжал хворать. Он принимал заказы по телефону, я на «Жигулях» (подарок хорошему зятю) развозил по адресам свежие куриные тушки. Тамуна – по беременности – оставила музыкальный техникум, где преподавала игру на арфе, целыми днями она сидела на диване и музицировала, небесные звуки арфы сливались с куриным гомоном. Тамуна перебирала струны, я выносил тонны куриного помета, привозил мешки с кормом, ездил за цыплятами, которых мы со временем превращали в жирных кур, вытаскивал клетки на крышу дома в солнечные дни.
В один из таких пригожих дней, когда Сумбат Соломонович выздоровел, а Тамуне врачи велели больше двигаться и чаще быть на воздухе, семейство решило съездить к Тбилисскому морю.
Накормив кур, заперев двери на засовы, мы сели в машину и через полчаса оказались на пустынном, каменистом берегу Тбилисского моря. Натянув полосатый тент, вынув раскладные стулья, я усадил под тент жену и тестя. Варвара разрезала арбуз. Мы сплевывали косточки и разглядывали противоположный берег моря, где было множество людей, машин. Все сидели, как и мы, ели арбузы и сплевывали косточки.
Сумбат Соломонович стал пересвистываться с птицей, спрятавшейся в кустах. Он свистел, свистел и неожиданно захрапел. Надвинув шляпу на лоб, он спал, сидя на стуле. Варвара, заразившись храпом мужа, легла под тент и заснула, открыв рот, полный золотых зубов. Моя Тамуна вытянула руки вдоль своего огромного живота и, убаюканная шуршанием мелкой волны, тоже ушла в сон. Жаркая истома, сонливость легла на оба берега Тбилисского моря. Смолкли даже птицы в кустах.
Я встал, разделся и пошел к морю. Войдя в воду, нырнул, меня обдало свежестью, я увидел дно и маленьких рыбок. Поплыл ко дну, опустился в ил, сел на камень. Мне было хорошо в этом подводном мире, не хотелось выныривать.
Здесь, в окружении рыб, я впервые услышал голос – далекий, как раскаты грома перед грозой: «В кого ты превратился? Как ты мог запереть себя в куриную клетку? Считаешь трешки и рубли с продажи этих поганых кур. Жиреешь, как кастрированный петух». Чья-то тень проскользнула по моему лицу, я поднял голову и увидел в ярких лучах солнца плывущего Дурмишхана Думбадзе. Мне стало трудно дышать, запас кислорода в моих легких кончался, я выпустил изо рта гирлянду воздушных шариков, в них растворился Дурмишхан. Меня жег стыд. Жирный кастрированный петух! Я сознавал, что достоин этой клички. Странным было видение деда, он плыл совершенно реальный. Я видел его глаза, полные гнева. Сколько времени я под водой? Я посмотрел на секундную стрелку часов, с которыми вошел в воду, – она завершила пятый оборот.
Тамуна бегала вдоль берега и истошно кричала. «Нельзя нервировать беременную женщину», – подумал я, но не всплыл. Я видел сквозь толщу воды мечущиеся фигуры семейства. Когда стрелка кончила шестой круг, я выбрался на поверхность. Я обнаружил в себе традиционную для всех Думбадзе способность пребывать под водой шесть долгих минут – и был рад этому. Все во мне ликовало. Не обращая внимания на крики Тамуны, Сумбата Соломоновича и Варвары, я поплыл к противоположному берегу Тбилисского моря. Буйные силы переполняли меня, я был рыбой, дельфином, кашалотом, левиафаном.
С того дня стали портиться хорошо налаженные отношения между семейством и их зятем.
Сумбат Соломонович считал себя великим игроком в нарды и не терпел проигрышей. Я с иезуитской последовательностью стал обыгрывать его. Он злился, бледнел, он упал в обморок. Придя в себя, он вновь сел за игру, и я вновь выиграл, несмотря на тайные знаки жены и тещи проиграть ему. Сумбат Соломонович на грани апоплексического удара вновь расставил игральные камни. Тамуна шепчет мне на ухо: «Проиграй, проиграй…» Нет, хватит мне проигрывать, год с лишним я только и делаю, что проигрываю в нарды Сумбату Соломоновичу. Сегодня – нет! Мы потеряли счет партиям… Утром куры увидят двух игроков, с трудом передвигающих камни на игральной доске.
…На этой утренней сценке игры в нарды я прерываю рассказ о моем пребывании в доме С. С. Ханукашвили и на некоторое время перенесу вас в Батуми, где вы были свидетелями заплывов 1911 и 1948 годов.
Апрель 1971 года. В Батуми льет дождь. Белые лепестки магнолиевых цветов падают в дождевые лужи и плывут, подгоняемые ветром…
В городском спорткомитете завешивают окна одеялами. В темном кабинете председателя стоит кинопроектор. Приехавший из Тбилиси товарищ Бакурадзе деловито заправляет его кинолентой. Включив проектор и пустив яркий луч на простыню, прибитую к стене, он дает знак затемнить последнее окно.
На экране появился незнакомый берег моря. Улочки маленького городка. Голос английского диктора сообщает, что это Кале – самая южная точка Британских островов. В этом городке уже второе столетие проводятся старты традиционных марафонских заплывов через Ла-Манш. (Бакурадзе, едва поспевая за диктором, делает вольный перевод с английского.) Военный оркестр исполняет торжественный гимн «Боже, храни королеву». Множество яхт, парусников, шлюпок провожают пловца. Женщины кидают в воду цветы. Вертолеты кружат над головой пловца на протяжении всех долгих тридцати двух километров. Эсминцы британского флота с кинооператорами, репортерами, фотографами на борту фиксируют каждый взмах мужественной руки пловца. Усталый, подплывает он к французскому берегу. Город Лувр. Развеваются знамена. По пляжу бежит королева красоты. На голове у нее корона из фольги; загоревшая, длинноногая, крупнозадая (спорткомитетчики не могут скрыть восторга, кто-то протяжно произносит: «У-и-ффф!»). Она встретила вышедшего из воды и качающегося от усталости пловца, наливает ему стопку виски. Опрокинув в себя, разом согревшись, пловец целует солеными губами горячие королевские губы. Толпа кричит «Виктория», пловец поднимает два растопыренных пальца – знак победы!
Экран потух. Кто-то нащупал в темноте выключатель и зажег свет. Все собравшиеся в кабинете смотрят на Бакурадзе, глаза его лихорадочно сверкают, щеки горят пунцовым цветом, будто он только что выплыл на берег и это его целовала длинноногая королева.
– Вот образец того, как мы должны провести наш заплыв! Может, не с таким размахом: вертолеты и так далее. Англичане все-таки имеют давние традиции, у них двухсотлетний опыт, но мы будем плыть шестьдесят километров. Это почти два Ла-Манша! – Говоря эти слова Бакурадзе, смотрел куда-то вдаль. Потом он опустил глаза и оглядел собравшихся: – В истории грузинского водоплавания мы знаем имя легендарного пловца Дурмишхана Думбадзе, который проплыл из Батуми в Поти!
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
