Мать замолчала, ее глаза наполнились слезами, когда она упомянула сына, чье имя редко произносили вслух в этих стенах после его смерти. Нахлынули воспоминания и лишили мать способности говорить, но она фактически призналась, что отец, оказывается, не хотел называть первенца в честь Стивена Дедалуса, и ей пришлось прибегнуть к своему дару убеждения. Она могла бы убедить моего доброго, безответного отца назвать сына хоть Гитлер, хоть Сталин, приди ей в голову такая фантазия. Отец был податливее глины в ее руках, и она вылепила из него в соответствии со своими представлениями идеального мужа задолго до того, как я появился на свет.
Я искал подходящих слов, чтобы извиниться перед ней за свою вспышку, но слова смешались в голове и кружились беспорядочно, как стайка мотыльков. Я мечтал о том дне, когда смогу сказать ей все, что думаю, и в нужный момент слова сами придут на ум, но сейчас был явно не тот момент.
Средоточием нашей семейной жизни являлась неимоверная гордость, которую испытывала мать, заслужив признание как исследователь Джойса. Она получила от Католического университета степень доктора за совершенно нечитабельную — я однажды проверил — диссертацию «Католическая мифология и тотемизм в романе Джеймса Джойса „Улисс“». Диссертация была напечатана издательством Университета Пердью[17]в 1954 году. Каждый год мать читала курс по Джойсу для дипломников Чарлстонского колледжа, который активно посещали и высоко ценили бледные, как поганки, студенты. Трижды она делала доклады по Джойсу и приводила в восторг ученых-джойсоведов, которые не могли не признать за ней глубины проникновения в творчество писателя и проницательного постижения мельчайших намеков, искуснейшим образом спрятанных в тексте и связанных с католическим детством Джойса. Именно моя мать додумалась сопоставить месячные Молли Блум с кровавым потом на лице Спасителя во время несения Креста, чем снискала немеркнущую славу среди своих невменяемых коллег. Множество раз мы с отцом готовили специальное джойсовское меню для угощения видных джойсоведов, которые приезжали в Чарлстон посидеть у ног моей матери и обменяться высокопарно-бессмысленными мнениями о своем кумире. В глубине души я надеюсь, что отец научил меня готовить и привлек к кулинарным хлопотам, чтобы мы вместе могли избежать убийственных вечеров, когда академики являлись в наш дом беседовать о Джойсе и ни о чем, кроме Джойса.
Мать сложила бумаги в портфель и дала мне ценное указание:
— Имей в виду, молодой человек, у тебя множество дел. На глупости времени нет.
— Да, охранники банков могут спать спокойно. Им ничего не угрожает. По крайней мере, сегодня.
— Ты перенял манеру шутить от отца. У всех твоих шуток отцовский стиль. Тебе следует быть оригинальнее. Что вы с отцом собираетесь приготовить на праздничный пир?
— Секрет.
— Хотя бы намекни.
— Куриные ножки по-флорентийски.
— Еще одна шутка в отцовском стиле. Чувство юмора ты, несомненно, позаимствовал у него. Вот я ни разу в жизни не сказала ничего смешного. Считаю это пустой тратой времени. Словоблудием. Мне пора идти, пока, дорогой.
Я отправился на кухню, надо было заняться кексами. В нашей семье, в отличие от прочих, кухня находилась в компетенции отца, он здесь царил. Вся домашняя еда, которую когда-либо вкушало наше семейство, была приготовлена руками Джаспера Кинга. Мы, сыновья, сколько я себя помню, всегда помогали ему, как заправские поварята. Мать появлялась на кухне только потому, что там был выход в гараж. По-моему, она ни разу не включила плиту, не разморозила холодильник, не наполнила солонку, не вылила скисшее молоко и вряд ли знала, где находится шкафчик со специями, а где хранится масло. Отец не только готовил, он стирал и гладил белье, содержал в идеальной чистоте ванную и туалет и вел домашнее хозяйство с ловкостью, которая меня изумляла. С годами он научил меня всем премудростям по части жарки, варки, выпечки, и мы не осрамились бы даже перед коронованной особой.
Я открыл книгу «Чарлстонская кухня», купленную отцом в тот день, когда меня отвезли в больницу Святого Франциска, и нашел страницу с рецептом кунжутных вафель, предоставленным миссис Густав Максвелл, в девичестве Лизеттой Симонс. Мы с отцом испробовали почти все рецепты из этой редчайшей книги, составленной по инициативе Лиги молодых христиан и изданной при всеобщем одобрении в 1950 году. Каждый раз, готовя по рецептам из «Чарлстонской кухни», мы с отцом имели бешеный успех, а уж кунжутные вафли были вне конкуренции. Я начал с обжарки кунжутного семени на толстостенной сковороде. Потом растер два стакана коричневого сахара с пачкой несоленого масла. Добавил стакан белой муки, смешанной с пекарским порошком и щепоткой соли, вбил свежее яйцо — отец покупает их на ферме близ Саммервилла. Когда кунжутные семечки приобрели коричневый цвет, зазвонил телефон. Я выругался про себя. Ругаться мне было строго запрещено, в этом сходились оба родителя, они мечтали воспитать сына, который не в состоянии произнести слово «дерьмо». «Сына без дерьма», если можно так выразиться.
— Добрый день. Это квартира Кингов, — произнес я в трубку. Южное происхождение делает галантность непринужденной.
— Могу я поговорить с сестрой Мэри Норбертой? — спросил незнакомый женский голос.
— Мэри Норбертой? Простите, вы ошиблись. Такая здесь не живет.
— Простите, молодой человек. Думаю, это вы ошибаетесь. Мы с сестрой Норбертой вместе проходили послушание в ордене Святого Сердца много лет назад.
— Моя мать — директор школы. Моей школы. Я уверяю вас, вы ошиблись номером.
— А вы, должно быть, Лео. Ее младший сын.
— Да, мадам. Я Лео, ее сын.
— Вы очень симпатичный молодой человек. Только очки вас портят. Советую их снимать, когда папа вас фотографирует.
— Он фотографирует меня всю жизнь. Я даже плохо помню, как он выглядит, — его лицо всегда скрыто за фотоаппаратом.
— Ваша мама гордится вашим остроумием. Вы унаследовали его по отцовской линии.
— Откуда вам это известно?
— Ах, я, кажется, не представилась? Я сестра Мэри Схоластика. Звоню, чтобы поздравить вашу маму с Днем Блума. Вы, наверное, много раз слышали мое имя?
— Простите, не припоминаю, сестра Схоластика.
— Неужели мама не рассказывала вам о своей жизни в монастыре?
— Никогда.
— О боже. Надеюсь, я не раскрыла семейную тайну?
— Не уверен. Вы хотите сказать, что мы с братом незаконнорожденные?
— Ах, боже мой, нет! Мне надо прополоскать рот. Такое чувство, будто съела тапочку. Так она вас воспитывает в феминистском духе? Она хвастается, что в феминистском.
Моя мать действительно этим хвасталась всегда и везде.
— Боже правый! — прошептал я. — Вы на самом деле знакомы с моей матерью. Как вы ее назвали: сестра Норберта?
