Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
3-я группа — две БМП (№ 041 и № 042) — старшие машин, соответственно: старшие лейтенанты Эгамбердыев Бахадыр Абдуманапович, мой заместитель, он же зампотех роты, и Абдуллаев Рашид Игамбердыевич, замполит, у которого механиком-водителем был сержант Шавкат Азаматов…
В группе Турсункулова было такое распределение по БТРам:
1-я группа (№ 010): Семенов — старший группы; Карелин, Агафонов, Антонов, Кимяев, Курбанов, Чернухин, Саид Гулябзой.
2-я группа (№ 011): Суворов — старший, Гулов, Дроздов, Колмаков, Новиков, Поддубный, Рязанцев.
3-я группа (№ 012): Фатеев — старший, Ильинский, Лысоченко, Макаров, Цыбенко, Чижов.
4-я группа (№ 013): Щиголев — старший, Быковский, Иващенко, Пономарев, Чарыев, Курилов, Захаров.
После получения задачи от полковника Колесника мы с Романовым подошли к генералу Дроздову. Он показал портрет Амина и в который раз повторил с нажимом — этому человеку ни в коем случае не дать уйти из здания. Попросил обезопасить во дворце еще двух афганцев: капитана и женщину, выполнявших спецзадание. Фото их не показал, но коротко сказал: «Своих узнаете».
(Отговорка более чем подлая. И коль по чести — непростительная. Это не тот случай, когда купейная попутчица отстала от поезда и завтра догонит, это тот самый случай, когда, отмахнувшись небрежно словом, — как к смерти подтолкнул. Таков он — генерал КГБ! Витийствующий и плебействующий.)
Дроздов обращается ко мне с такими словами: «Запомни, Шарипов! Нам отступать некуда. Я тебя, если неудача случится, в лучшем случае смогу сделать перед афганцами психом-придурком. Смотри, чтоб Амин не ушел! Не дай бог, объявится в другой стране! Тебе — конец!..»
Не в таких ли откровенных наглых пассах кроется определенная доля секрета «идейной убежденности» и стойкости кагэбэшников во все времена? И не вследствие ли этого они подчас так самозабвенно, изо всех сил, рвут когти и жилы? Себе и другим. Генерал сказал тяжкие слова. И о мрачной перспективе для Володи, и об отчаянном положении «отработанного материала» — капитане и женщине, которая, между прочим, выполняла спецзадание, а не путешествовала на полке купе ночного экспресса…
Шарипов понимал, что генерал не шутит. Сознание неотвратимости надвигающихся событий решительности не прибавляло. Скорее наоборот. Страшно было уже даже не за себя, страшно было за провал операции.
Достиг-таки желаемого хлестким предупреждением, замешанным на гнусности, генерал КГБ…
Накануне офицеры — хохмы ради — постриглись наголо, под «ноль». Солдаты, глядя на командиров, увидели в этом своеобразный знак и, охваченные коллективным экстазом заразительного примера или чтобы отвлечься от все больше охватывающего беспокойства, тоже без сожаления сбрили с голов волосы. Были мальчишки молоды, обожали жизнь… и, скажите, когда чудачествовать и делать маленькие глупости, если не в их возрасте? Всех обуревала растущая, как опара, пустота от напрасно гонимой мысли о дне грядущем, завтрашнем. Хотелось отвлечься, успеть сделать что-то очень значимое и большое — так, чтобы на всю жизнь, а за неимением возвышенного, подходило и тривиальное изменение «фасона стрижки». А может, была потребность в признаке-обереге, и в этом примету увидели. В них, приметы, можно верить, можно не верить. Тем, кто верит, всегда легче — есть уверенность, что раз сегодня с утра ничто не предвещало плохого, день должен удасться. Нильс Бор всю жизнь говорил, что в приметы не верит, но, когда пригласил друзей обмыть свой новый загородный дом, те увидели над дверью прибитую подкову и удивленно спросил: «Ты же не веришь в приметы?» «А вдруг эта штука работает вне зависимости от того, верю я в нее или нет?»
Это остроумие ученого, за которым он попытался скрыть истину, верить начинаешь тогда, когда у тебя появляется то, что можно потерять, и ты осознаешь вдруг, что и дом может сгореть, и дитя твое может заболеть, да и ты сам не вечен. Тем более в канун боя. Как говорил Булгаков, скверно не то, что человек смертен, а то, что он внезапно смертен. Тем, кто верит, по большому счету легче жить и легче умирать. Летчики не любят фотографироваться перед полетом, афганцы никогда не скажут: «Увидимся завтра!», не прибавив тут же: «Иншалла!» — если Бог даст. И на войне неверующих не бывает…
Накануне из Москвы прибыла посылка: пять тяжеленных ящиков. Когда комбат Холбаев вместе с замполитом Сатаровым вскрыли их, то обнаружили внутри… три десятка бронежилетов. Их прислали по личному распоряжению генерала Ивашутина. Впрочем, кагэбисты, с согласия «мусульман», реквизировали товар. Им действовать внутри дворца, а раз так, то и броня им нужней, чем кому-либо. Шарипов в сентябре 2008 года так интерпретирует этот факт: «У „Альфы-Гром“ были свои бронежилеты, а у „Зенита“ не было. Так вот они и прихватили, с молчаливого согласия… Холбаева. А жилеты предназначались моей группе».
В предполуденный час 27-го полковник Колесник, приехав на пункт управления, доложил окончательно отработанный и письменно оформленный план. «Полководцы» рассмотрели, утвердили, но вернули без подписи (а это святая святых при утверждении плана боевых действий) со словами: «Действуйте». Заметив на лице Колесника недоумение, предложили, но довольно резко: «Идите!» Понимая, что вышло грубо, смягчили тон: «Вас, полковник, ждут дела… успеха вам».
Уже позже Василий Васильевич предавался сарказму (Москва свела нас в последний раз в девяносто третьем; генерал-майор Колесник вышел в запас, и мы повстречались в городском отделении Фонда социальных гарантий военнослужащим, президентом которого он был): «Я привык, что мне говорят — „вас ждут великие дела“. А тогда они оба меня достали, озлился я не на шутку: видно же — мандраж хватил двух генералов, а они еще и выпендриваются. Мало того что до того все сделали безголово и бездарно, и Бога надо молить, что приостановили операцию „Дуб“. Кстати, хорошо назвали — в соответствии со своим „военным кругозором“. Мало того что все дружно „отпрыгнули“ от руководства штурмом дворца, убоявшись ответственности. Мало того что, по существу, палец о палец не ударили во время разработки нового плана и общей подготовки к захвату объектов и все свалили на Колесника, крайнего. Так они еще и меня, и нас всех, отправляемых на бойню, в упор не видят и далеко посылают. И тогда-то, когда во мне все это вскипело, я при них крупно, чтобы видели из своего угла тараканьего, написал по полю карты: „План устно утвержден главным военным советником Магометовым С. К. и главным советником КГБ СССР Ивановым Б. С. От подписи отказались“. И вышел из кабинета да еще дверью треснул как следует».
Цитата по поводу «неподписантов» и руководителей, что нас к «победе привели». Летописец КГБ Федя Бармин повествует: «План операции был утвержден представителями КГБ и Министерства обороны (Б. С. Иванов, С. К. Магометов), завизирован Н. Н. Гуськовым, В. А. Кирпиченко, Е. С. Кузьминым, Л. П. Богдановым и В. И. Осадчим (резидент КГБ). „Первыми скрипками“, несомненно, были представители Лубянки: советник председателя — генерал Борис Семенович Иванов, заместитель начальника Первого главного управления (внешняя разведка) — генерал Вадим Алексеевич Кирпиченко, руководитель представительства комитета — полковник Леонид Павлович Богданов, резидент КГБ полковник Осадчий. Чуть позже к ним присоединится шеф Управления нелегальной разведки и спецопераций — генерал Юрий Иванович Дроздов.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
