Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
С тех пор Отс, а иногда и другие офицеры называли Исаева князем, называли, конечно, в шутку, но всякий раз при этом он чувствовал какое-то сладостное благорастворение в душе.
— Да, господин Отс, бездействию приходит конец, — заговорил наконец Порфирий Игнатьевич.
Он рассказал офицерам о прибытии на Белый яр коммуны, о доносе остяка Ёськи, о своей встрече с председателем коммуны, наконец, об изъятии винтовки.
Отсиживаясь здесь, в безлюдном таежном краю, офицеры даже не допускали мысли о том, что жизнь может потребовать от них каких-то действий. Казалось, ну вот пройдет еще некоторое время, и о них позаботятся: либо организуют им переход за границу, либо вручат обычные гражданские документы. Это на худший случай. А в лучшем случае Советы падут, власть снова перейдет в руки белых. Но жизнь поворачивалась по-другому.
— Коммуну надо уничтожить, пока не пустила здесь корни! — горячо воскликнул Ведерников, когда Порфирий Игнатьевич смолк.
— Мальчишка! — Выпуская густую струю дыма, Кибальников нахмурился, устало опустил голову, исподлобья взглядывая то на Отса, то на Исаева.
— Но в принципе Гриша прав. Васюган должен остаться владением князя. Пусть он здесь хозяйничает до конца дней своих. Вы согласны, Порфирий Игнатьевич? — Отс в упор посмотрел на Исаева.
— Не знаю, господа, ваших дум, но у меня положение ясное: если я не столкну коммуну в Васюган, то коммуна столкнет меня туда.
Исаев обвел глазами офицеров, как бы стараясь проникнуть в их мысли и понять, что у каждого из них хранится в сокровенных тайниках души.
— Порфирий Игнатьевич трезво оценивает обстановку, — сказал Ведерников.
— Именно поэтому нам необходимо: во-первых, перейти на строгую отсидку, чтобы не разоблачить себя раньше времени; во-вторых, изучить положение вещей в коммуне. Как это ни сложно, надо проникнуть в нее. — Кибальников помолчал, потом добавил: — Остяка за донос надо убрать. Эта мера остановит других. Правильно я говорю, князь? — обратился Кибальников к Исаеву.
— Это первым делом, господин Кибальников, — энергично закивал тот.
— Да, господа, жизнь зовет нас к действию, а действие требует команды, — потирая облысевшую голову, сказал Отс. — Кто же возглавит наши усилия? Кто возьмет на себя ответственность?
— По старшинству вам бы надлежало, барон, принять на себя команду, — сказал Кибальников.
— Но ты же знаешь, Михаил Алексеевич, мою беду: нестроевик, интендантская крыса! — засмеялся барон.
— Кибальников! Вот кому карты в руки! — воскликнул Ведерников, вскочил с табуретки и, прищелкнув каблуками, вытянулся перед Кибальниковым.
Отс помедлил секунду и тоже встал, вытягиваясь перед поручиком и чуть склоняя голову.
— Ценю ваше доверие, господа. — Кибальников поднялся, поклонился Отсу, потом Ведерникову. Глядя на Исаева, спросил: — Твое мнение, Порфирий Игнатьевич?
— Смотрите сами, господа, я человек штатский, ваших офицерских порядков не знаю, — развел руками Исаев.
— Нет, Порфирий Игнатьевич, так не пойдет. Мы тут залетные птицы: сегодня здесь, завтра там. Я думаю, господа, — возвысил он голос до торжественных нот, — будет правильным, если во главе всего нашего предприятия встанет господин Исаев. — Кибальников повернулся к нему: — Принимайте команду!
Исаев был и польщен, и обрадован, и испуган. Он встал, замахал руками и, вероятно, начал бы отказываться, если б барон не сказал:
— Да, бери, князь, бразды правления! Михаил Алексеевич прав: твои здесь владения, тебе и отстаивать их. И знай: как офицеры доблестного русского воинства, мы в твоем распоряжении, если не будет, конечно, приказа свыше… — добавил он многозначительным тоном.
Ведерникову не очень было приятно оказаться под командой малограмотного мужика, совершенно не знающего военных порядков, но оспаривать мнение товарищей он не рискнул.
— Приказывай, Порфирий Игнатьевич, — пристукнул каблуком Ведерников.
Исаев постоял молча, как бы свыкаясь со своим новым положением, и, видя, что офицеры выжидающе смотрят на него, тихо обронил:
— Садитесь, господа. Надо обмозговать, как дело делать. Бастрыков хитрый и сильный. Его голой рукой не возьмешь.
— Вот это голос не мальчика, а мужа, — одобрил Кибальников.
Офицеры вернулись к своим местам, послушно опустились на табуретки.
— Спусти-ка, господин Ведерников, кобелей с цепи, чтоб постерегли нас, — присаживаясь, сказал Исаев.
— Один момент! — вскочил Ведерников и кинулся к амбару, про себя негодуя: «У генералов на побегушках был, а вот служить деревенскому лаптю не приходилось. Дожил!»
Глава шестая
В коммуну отправился Ведерников. Ему было приказано плыть только ночью, и то с большими предосторожностями. Одна неожиданная встреча с кем-нибудь из остяков могла свести на нет весь замысел. Ведерников, которого офицеры знали как человека горячего и храброго, дал слово действовать осторожно, без нужды не рисковать, ничего не предпринимать свыше того, о чем договорились, как бы благоприятно ни складывались обстоятельства.
Чтобы придать всему делу больше достоверности, Ведерников должен был спуститься по Васюгану до Югина и только оттуда повернуть назад. Этот участок пути он обязан был проделать днем и не уклоняться от встреч с людьми, а, наоборот, искать их. В этом случае каждый встречный поверил бы, что плывет молодой человек из Каргасока, что туда он приехал на пароходе из Томска.
В свое путешествие Ведерников отправился в приподнятом настроении, что было вполне объяснимо. Если томительно было отсиживаться без дела, без вестей от родных и близких, без общения с людьми пожилым Отсу и Кибальникову, то ему, двадцатитрехлетнему юноше, привыкшему с детства к оживлению и сутолоке большого города, такая жизнь казалась мукой.
Исаев и офицеры проводили Ведерникова в путь глубокой ночью, еще раз пожелав ему успеха в нелегком деле.
На рассвете Ведерников завернул в какую-то курью, вытащил обласок на берег, спрятал его в тальнике. Разбив на мыске под прикрытием черемуховых кустов палатку так, чтобы обозревалась река, Ведерников лег спать. Он спал долго, но когда проснулся, солнечный день приближался только к середине. «Столько времени пропадает зря! Излишние предосторожности! Этот доморощенный васюганский князь прибрежного куста боится!» — негодовал он на Порфирия Игнатьевича, настоявшего на том, чтобы плыть только ночью. Просидев на берегу еще часа два-три, Ведерников решил пренебречь наказом и отправился в путь. Он плыл, прижимаясь к самому берегу, готовый в любую минуту забиться, как налим, под первую же корягу.
Около пяти часов он плыл спокойно, временами забывая об осторожности. Но перед вечером, когда солнце повисло над лесом, произошел случай, который сразу остепенил Ведерникова. В одном месте яр, под прикрытием которого он плыл, делал крутой выступ. Попыхивая папироской, Ведерников держал легкое весло под мышкой, не давая обласку поворачиваться поперек течения. Вокруг было тихо, пустынно, и Ведерникову в этой тишине хорошо думалось. Вспомнились Петроград, жизнь в семье родителей, университет, потом юнкерское училище и фронт. Отец его был директором российского представительства шведской телефонной компании. Мать — актриса драматического театра. В доме у них всегда было людно и шумно. Отца часто посещали иностранцы, мать — поклонники и поклонницы ее таланта, артисты, художники и режиссеры театров. «Как далеко ты меня забросила, безжалостная судьба! И ради чего? Во имя чего? Петроград — и Васюган… Цвет столичного артистического мира — и Порфишка, сын прасола, опереточный князь Порфишка…» — проносилось в голове Ведерникова.
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
